Проваливаясь в чёрную яму пьяного сна, Григорий ещё успел лениво подумать, что молодой авиаполитрук «Шурка» в его нынешнем состоянии вполне может, сонный, спланировать на пол и набить себе шишек… «Авиакатастрофа в железнодорожном вагоне… Ор-ри-ги-наль-но…»
После бурной ночи Григорий спал долго и беспробудно, но всё-таки проснулся раньше, чем его попутчики.
Тяжело поднялся, вышел в тамбур, достал папиросы. Несколько затяжек заметно просветлили гудящую голову. По привычке перебрал вчерашние события – что помнил. Но и этого хватило сообразить: язык вчера был явно неуправляемым – бабье помело, язви тя!.. И перед кем мёл – перед двумя сопляками! А с другой стороны, какие они сопляки – политруки. М-да… Что же он им наплёл вчера?.. А впрочем… Сам не помнит, куда уж этим желторотым!
Но когда вернулся в купе – тревога у сердца заскребла куда настойчивее: «желторотики» уже не спали и, видимо, успели меж собою перетолковать о вчерашнем: встретили настороженно. Даже вчера, при первом его появлении, такого не было. Тут же оба как-то поспешно засобирались.
– Чего закопошились, авиация? – в прежнем бодреньком тоне начал Кусмарцев. – До Читы ещё не один час.
– Да нам… это…
– Тут через пару вагонов приятели объявились… звали…
«Авиация» стыдливо тупила глазки.
– Ну-ну… – Григорий отнёс поведение юных политруков на счёт их ночного «положения риз» и снисходительно хмыкнул.
В общем, в Читу приехал в купейном одиночестве и самом пасмурном настроении. Хотел было зайти в ресторан на вокзале, пропустить пару рюмок, но увидел знакомого на перроне, а «зацепиться языками» не имел ни малейшего желания. Свернул в сторону и подался от вокзала вверх. Хотя через квартал таки не утерпел, повернул на Калининскую и быстрыми шагами устремился к давно облюбованной рюмочной, где и принял стакан беленькой под бутерброд с килькой. Сразу и мороз отступил, и ноги согрелись в форсистых хромачах, совершенно не рассчитанных на забайкальские температуры в декабре. Подумав, Григорий хватил ещё стакашок, который, как ластиком, стёр все вагонные перипетии. Подмигнув напоследок знакомой буфетчице, разливающей пиво по кружкам и беленькую по стопкам, вышел наконец на улицу, попыхивая папиросой.
Уже совершенно стемнело, когда добрался до квартиры. Вернее, комнаты, которую снимал у пожилой четы в добротной бревенчатой пятистенке на Новых местах.
Света не зажигал. Как прошёл через сени и кухоньку, ничего не ответив хозяйке на её предложение выпить чайку, так и уселся на койку, лишь шинель сбросил на стул да стянул сапоги. Упёршись пятками в стылую портяночью бязь, курил папиросу за папиросой. На придавившем к ночи морозе хмель выветрился, вернув взамен тягостные размышления о вагонных разговорах. Хозяева за тонкой перегородкой уже легли, часы прокуковали полночь, а потом и ещё раз кукукнули, – сон к Григорию не шёл. Но потом, отогрев ноги и окончательно разомлев от тепла, стянул гимнастёрку, бриджи и ткнулся затылком в подушку.
Проснулся от звяканья вёдер и тёплого запаха парёнки – хозяйка для поросят готовила корм. Встал с заскрипевшей койки, резкими движениями размял основательно затёкшее тело. Сбросив гимнастёрку, вышел в сени. Там окончательно пришёл в себя, щедро плеснув в лицо и на грудь ледяной воды. Решение уже созрело: «Кто первым доложил – тот и прав!»
Повеселев, вернулся в дом. Перешучиваясь с хозяйкой, побрился, с аппетитом сжевал две увесистые ватрушки с черёмухой, выпил густого чаю с молоком. По утренней темноте скорым шагом отправился в управление.
В кабинете, уже усевшись за стол и положив перед собой чистые листы бумаги, глянул на часы: до планёрного совещания у начальника отдела оставалось поболе часа.
Аккуратно вывел в правом верхнем углу листа: «Секретарю парткома ВКП(б) УНКВД по ЧО тов. Зиновьеву П. В.». С заявлением управился аккурат к совещанию. Сцепил исписанные листки скрепкой, сунул в папку, с которой ходил на совещания, и выскочил в коридор. Надо же – лоб в лоб со старшим лейтенантом Зиновьевым!
– Пал Василич! Здравия желаю! Как раз вот хотел к вам в партком с заявлением по личному делу. Я могу вам передать, – засуетился, раскрывая папку, – а после планёрного совещания зайду.
– Это уже не ко мне, – отводя руку Кусмарцева с листками, грустно улыбнулся Зиновьев. – Теперь у нас новый секретарь – Новиков, прямой твой начальник…