Тетя. Она уже расцвела?
Дядя. Один цветок расцветает.
Тетя. И цветет только день?
Дядя. Только день. И весь этот день я думаю провести около куста, чтоб увидеть, как она побелеет.
Входит Росита.
Росита. Где мой зонтик?
Дядя. Где ее зонтик?
Тетя (кричит). Зонтик!
Входит Няня.
Няня. Вот он, зонтик.
Росита берет зонтик, целует Дядю и Тетю.
Росита. Хороша?
Дядя. Прелесть!
Тетя. Лучше всех.
Росита (открывает зонтик). А так?
Няня. Ради бога, закрой зонтик, нельзя открывать в комнате – это к несчастью!
Святой Варфоломей колесом,святой Иосиф хлыстоми лавра святым прутомгоните врага мимочетырех концов Иерусалима.Все смеются. Дядя выходит.
Росита (закрывает зонтик). Вот, закрыла.
Няня. Больше так не делай. Чтоб тебя…
Росита. Ой!
Тетя. Что ты хотела сказать?
Няня. Так ведь не сказала!
Росита (выходит, смеясь). До свиданья.
Тетя. С кем ты идешь?
Росита (опустив голову). С подружками.
Няня. И с дружком.
Тетя. Ну еще бы!
Няня. Не знаю, кого я больше люблю: ее или его.
Тетя садится и принимается плести кружева.
Вот уж парочка, только на них и смотреть, а не дай бог помрут, похоронить в хрустальном гробу. А вы кого больше любите? (Начинает прибирать в комнате.)
Тетя. Я их обоих люблю, они мне оба родные.
Няня. Что одного, то и другую, а все-таки…
Тетя. Росита у меня выросла.
Няня. Это так. Я в кровь не верю, такой у меня закон. Кровь в жилах течет, сверху ее не видно. Троюродный брат, если он при тебе, дороже родного станет. А почему – это я не скажу…
Тетя. Ты лучше убирай.
Няня. Сейчас. У вас слова не вымолвишь. Вот, конечно, воспитай красавицу, а своих детей забрось, а свои-то дрожат от голода…
Тетя. Может быть, от холода?
Няня. Уж от чего-нибудь да дрожат. Своих детей забрось, чтоб тебе потом рот затыкали, а я – прислуга, только молчать не могу, а ответить и думать нельзя, а то бы сказала…
Тетя. Что ты сказала бы?
Няня. Бросьте вы эти коклюшки, у меня голова треснет!
Тетя (смеясь). Пойди посмотри, кто там.
На сцене тихо, слышно только, как постукивают коклюшки. Голос: «Рома-а-шка све-е-жа-ая!»
(Про себя.) Ромашки надо купить… Иногда нужно бывает… Вот когда что случится… тридцать семь… тридцать восемь…
Голос торговца издалека: «Рома-а-шка све-е-жа-ая!»
(Закалывает булавку.) И сорок.
Входит Племянник.
Племянник. Тетя!
Тетя (не глядя на него). Здравствуй, присаживайся, если хочешь. Росита ушла.
Племянник. С кем?
Тетя. С подружками.
Пауза.
(Смотрит на Племянника.) Что-нибудь случилось?
Племянник. Да.
Тетя. Кажется, я догадываюсь. Дай бог, чтоб ошиблась.
Племянник. Нет. Прочтите.
Тетя (читает). Так я и думала. Потому я и не хотела, чтоб вы часто встречались. Я знала, что рано или поздно ты должен будешь уехать туда, к родителям. А это не близко! Сорок дней только до Тукумана.[1] Будь я мужчиной и помоложе, я дала бы тебе пощечину.
Племянник. Я не виноват, что люблю ее. Неужели вы думаете, что отъезд меня радует? Я хотел бы остаться здесь, потому и пришел.
Тетя. «Остаться! Остаться!» Твой долг – ехать. Там большое хозяйство, а отец уже стар. Вот я сама тебя гоню… Ты покинешь меня в большом горе. О Росите не хочу и думать. Ты вонзишь ей стрелу в сердце, стрелу с лиловыми лентами. Теперь она узнает, что шелк годится не только для вышиванья. Им вытирают слезы.
Племянник. Что же вы мне советуете?
Тетя. Уехать. Твой отец – мой брат. Здесь ты гуляешь, там – будешь работать.
Племянник. Я хотел бы…
Тетя. Жениться? Ты сошел с ума. Сперва устрой свое будущее. Увезти Роситу, да? Мы с дядей не разрешим.
Племянник. Я и сам слишком хорошо знаю, что это. невозможно. Только пусть Росита меня ждет. Ведь я скоро вернусь.
Тетя. Если там тебя не окрутит какая-нибудь красотка. И зачем я разрешила тебе за ней ухаживать! Моя девочка остается одна, в четырех стенах, а ты плывешь по морю, совсем свободный, плывешь по реке, скачешь по лимонным рощам, а она все тут, одна, изо дня в день, а ты – там, на коне, с ружьем, стреляешь фазанов.
Племянник. Почему вы так говорите со мной? Я дал слово и сдержу его. И вы знаете…
Тетя (мягко). Не надо…
Племянник. Не буду. Я замолчу из почтения к вам, но помните: совесть у меня есть.