– Нет, сойдёт и так.
– О, – произнесла она разочарованно, – окей.
Мы вышли и прошли насколько улиц вверх, где легче было найти такси. Я дал водителю адрес улицы. Он сказал: «Вы имеете в виду...», а я перебил: «Пусть будет Морской Порт», прежде чем он проболтался. Несколькими минутами позже мы выехали из делового района и въехали на причалы Ист Ривер. Выйдя из такси около Морского порта, мы пошли пешком на юг; высоко вдалеке вырисовывались очертания башен-Близнецов. Она заметила указатель на паром в Статен Айленд.
– Мы поедем на пароме? – спросила она.
– Разве это не кажется интересным?
Она старалась выглядеть восторженной.
– Да!
Я рассмеялся, и мы пошли дальше. Я остановился перед вертолётной площадкой.
– Что это? – спросила она.
– На что это похоже? – спросил я.
– Место для вертолёта, – сказала она.
– Именно так, место для вертолёта.
– Да, и что? Что мы здесь делаем? – спросила она.
Я заимствовал строчку из «Контакта».
– Хочешь прокатиться?
Глаза её расширились.
– Ни за что! – она здорово мне врезала.
– Ещё как.
– Ни за что!!! – вскричала она, и я отскочил от следующего удара.
– Эх, ещё как.
– Ух ты! Правда? Куда мы полетим?
– Это называется «Тур Огни Большого Города». Мы просто полетаем над Манхэттеном. Вероятно, отсюда до Статуи Свободы, вверх по Гудзону, обогнём Бронкс и вниз по Ист Ривер. Увидим город, мосты, или, ну, Джерси и Бруклин, если место попадётся плохое.
Она потемнела на несколько градусов.
– Плохое место? Сколько ещё людей...?
Я засмеялся.
– Только ты и я, девочка. Ну вот, это довольно романтично, и теперь я не хочу, чтобы ты на меня дулась…
Она толкнула меня, затем стала очень серьёзной.
– Я не могу, – сказала она тихо. – Это слишком. Это должно быть стоит тысячу долларов.
– Не совсем. В любом случае ты сделаешь мне одолжение. Мне много лет хотелось это сделать, но не в одиночестве. Ты сделаешь это для меня, так же как я сделаю это для тебя, окей?
– Правда? – сказала она почти умоляюще.
– Правда.
За несколько сотен долларов можно выпрыгнуть из самолёта на высоте две мили, и возможно остаться в живых. В пределах тысячи долларов местный лётчик-инструктор возьмёт вас с собой «Цессне» и даст порулить. Меньше чем за тысячу можно совершить ночной полёт над одним из самых великих городов мира в часы его сияющего великолепия на зафрахтованном частным образом вертолёте. Прыжки с «тарзанки», американские горки, сплав на плоту по реке с порогами – за цену в десять раз меньшую эти переживания могут быть среди самых замечательных сделок, которые человек может совершить в жизни – самыми запоминающимися и дорогими. Эти вещи будут с нами на нашем смертном ложе, а не деньги, которые мы не потратили. Стоимость этого ночного полёта не сможет существенно повлиять на стиль моей жизни, но даже если бы это были мои последние деньги, как ещё лучше я мог бы их потратить?
Мы вошли. Я оставил её на посадочной площадке, а сам пошёл улаживать дела в контору и отойти по нужде. Когда я вернулся, мы вышли чтобы поговорить. У нас было время до восхода луны, поэтому мы пошли прогуляться.
Пора дать ей то, за чем она приезжала.
– В контексте твоей личной жизни, твоего будущего, Джолин, что ты можешь сказать наверняка?
Она знала, что я хотел, чтобы она подумала над этим, и прошла целая минута, прежде чем она ответила.
– Ну, я умру, наверно.
– Наверно?
– Нет, то есть, точно. Просто странно это говорить.
– Говорить что?
– Я умру.
– В «Махабхарате» есть одна строчка, когда Кришна говорит с Карной, воином, который будет драться с Арджуной. Кришна говорит Карне, в сущности, что победа Арджуны гарантирована.
– Да, я смотрела.
– Кришна говорит ему: «Смотри, весна, почки набухли, вода искрится, все счастливы. Мы все умрём».
Она долго смотрела на меня, стараясь понять, к чему я клоню. В этом, и любом другом подобном разговоре, работают две различные динамики: видимая, которую видела Джолин, как и любой другой сторонний наблюдатель, и скрытая под поверхностью, которую вижу я, и где идёт настоящая работа. Это верно как для нас с Джолин, стоящих на тротуаре в Нью-Йорке, так и для любого разговора, который я веду, или для слов, которые я пишу. Человек, которому предназначаются мои слова, в каком-то смысле является лишь средством, связующим звеном, иногда даже не осознавая этого.
Кажется, что я говорю с Джолин, но на самом деле я говорю сквозь неё. Я обращаюсь сквозь оболочку к маленькому внутреннему ублюдку. (Я всегда представляю его себе как мужскую энергию, вне зависимости от пола хозяина). Маленький ублюдок прячется там, внутри, глубоко за глазами. Он подпрыгивает, машет руками, пытаясь привлечь моё внимание. Он не знает точно, чего он от меня хочет, но он думает, что я знаю, и он прав. Он хочет того, чего хочет любой революционер, замышляющий насильственный переворот: оружия и информации – вещей, которые сжигают и уничтожают, и знаний, как ими пользоваться. Мятежные силы обратились ко мне за помощью, и я тайно оказываю им её. Я рад угодить им, потому что именно этим я и занимаюсь – оказываю поддержку восстанию. Я не инициирую его, мне не нужно этого делать – оно инициирует себя само. Затем, если ему удаётся меня отыскать, в книге или лично, я дам, что ему нужно. Мне придётся немного подсластить пилюлю, чтобы Джолин смогла её проглотить, но когда она окажется в её системе, маленький ублюдок сможет не спеша переварить её. Точно так же, как в разговоре, происходит и в книгах, которые я пишу. Информация, содержащаяся в книгах, может быть предоставлена в гораздо более сухой форме, занимая гораздо меньше места, и быть гораздо менее приятной на вкус. Сомневаюсь, что я когда-либо смог выразить оригинальную мысль, или такую, которая прежде не была бы выражена многократно множеством разных способов. Весь секрет в приправе.