Взяла ноту, и к ее уверенному звучанию присоединился мягкий, приятный, но робкий и слишком открытый женский голос.
— Еще, — сказала Вера Генриховна. — Не напрягайтесь. Спокойнее. — И, оборвав себя, к чему-то прислушалась. — Извините, — сказала она ученице, продолжая прислушиваться, встала из-за рояля. — Что это?..
Она неожиданно быстро прошла к двери, раскрыла ее и, не обратив внимания на смутившегося Геннадия, остановилась в коридоре. И тут Геннадий тоже услышал. Где-то в конце коридора незнакомый тенор неистово, вдохновенно пел под аккомпанемент рояля «Песню певца за сценой».
Вера Генриховна пошла на звук голоса, и Геннадий тоже почему-то пошел с ней. Шли быстро, а голос приближался медленно и, когда Вера Генриховна распахнула дверь последней на этаже аудитории, продолжал звучать где-то впереди.
Они дошли до лестницы и стали подниматься: Вера Генриховна, торопясь, но останавливаясь, чтобы отдышаться, Геннадий, замедляя шаг, чтобы не бежать впереди нее.
Первый от лестничной клетки класс был полон незнакомым Геннадию ликующим и словно бы вырвавшимся на свободу голосом.
Он хотел отворить дверь, но Вера Генриховна отстранила его, и, пока не кончилась песня, они стояли и слушали. Геннадий невольно улыбался, а Вера Генриховна казалась обеспокоенной. Когда, взобравшись на самую высь, певец эффектно закончил арию, Вера Генриховна открыла дверь. Навстречу ей шагнул студент-фронтовик, смущенный и по-мальчишески виноватый.
— Я вас просила, Антон Николаич, — строго сказала она.
— Извините, — стараясь побороть смущение, улыбнулся студент. — Товарищ вот... аккомпанемент репетировал.
Из-за рояля поднялся не менее смутившийся второкурсник — болезненного вида паренек в коротком не по росту свитере.
Она рассердилась еще больше.
— Я же просила — только уроки!
В знак согласия и повиновения новичок наклонил голову, и Вера Генриховна, больше не глядя на него, стала спускаться по лестнице. Студенты почтительно пошли следом. В вестибюле разошлись, Геннадий оказался возле Антона, спросил:
— Чего это она?
— Запрещает петь... тенором. Говорит, он у меня от плохой привычки подражать хорошим певцам.
Они остановились у вешалки.
— «Вытаскивает» из тебя баритон?
— Ну да.
— Обычно она не ошибается, — с некоторой неуверенностью сказал Геннадий и подумал; «На этот раз, может, и ошиблась. Голос-то у него!..»
Он кинул на руку плащ.
— Ты идешь?
Они сделали вместе несколько шагов и сразу же в дверях столкнулись с комендантом общежития — маленьким, сухоньким, совершенно седым человечком, очень подвижным, очень говорливым и в то же время застенчивым.
— Ну вот! — обрадовался он Антону. — Вас-то мне и надо! Сможете сейчас зайти в общежитие?
— Место освободилось? — остановился Антон, и Геннадий остановился тоже.
— Не совсем, — замешкался комендант и неуверенно посмотрел на Антона.
— А что? — заинтересовался тот.
— Ну... матрасы там старые хранились, стулья сломанные, — приободрился комендант. — Так я все это на чердак стаскал, а кладовку велел жене побелить и вымыть.
Он уже не мог скрыть радости и говорил торопясь, улыбаясь, доверительно трогая Антона то за рукав, то за локоть, то за пуговицу гимнастерки, словно что-то с него стряхивал дрожащими, нервными пальцами.
— Кровать там войдет. И тумбочка. Может, еще и стул...
— Спасибо вам, — поймал его руку Антон.
— Стол, правда, не войдет, — перестал улыбаться комендант. — И окна нет. Но... знаете... я подумал: это же на время. Это же все равно лучше, чем ничего.
Лицо его излучало доброту, готовность помочь и вместе с тем выдавало растерянность и беспомощность.
— Вентиляция там есть, — вспомнил он, — И потолок высокий. Может, посмотрите?
— Зачем же? — весело перебил его Антон. — Зачем же смотреть? — и, заметив, как обиженно подпрыгнули седые редкие бровки коменданта, поспешно добавил: — Пойду сразу вселяться. Можно?
Втроем они подошли к соседнему зданию техникума, где теперь размещался госпиталь. Комендант и Геннадий подождали около подъезда. Антон вошел и скоро вернулся с шинелью на плече и деревянным ящиком-чемоданом в здоровой руке. За ним следом высыпали, стуча костылями о каменные плиты тротуара, несколько раненых и рассерженная молоденькая медсестра. Все громко кричали. Раненые — Антону: «Заходи!», «Не забывай!», «Аккордеон теперь есть!», сестра — раненым: «Товарищи! Нельзя же. Главврач увидит! Ну, что вы? Ну, пожалуйста!..» Она чуть не плакала, а парни смеялись и беззлобно отругивались. Но все-таки послушались и, помахав Антону кто рукой, кто костылем, ушли в раскрытые медсестрой двери. Она тоже помахала Антону, уже веселая и даже кокетливая, И тоже крикнула: «Приходите! Не забывайте!»