Но самая лучшая в цехе трудовая дисциплина на участке Гурьева, надо полагать, не только оттого, что Александр Иванович так требователен. Тут дело во всем комплексе его качеств, в прямоте и цельности его натуры, в незапятнанности собственной репутации. Таких, как он, нельзя не уважать, нельзя не слушать. Строг, но не крикун, спрашивает не ради показухи, а ради дела. Рабочие это очень хорошо понимают. И, кроме того, они, знают доброту своего строгого «старика» и его уважительность к рабочему человеку. Знают: если обругает, то справедливо, и обязательно поможет.
К опыту Александра Ивановича в цехе относятся доверительно. Он не гнушается не только объяснить, что надо, и показать руками, но и запросто стать на рабочее место и взяться за сборку. Тогда — залюбуешься.
— Экономия зарплаты по участку выйдет, — усмехается Александр Иванович.
Из своей застекленной со всех сторон конторки поглядывает он на склонившихся у стендов сборщиков и не только видит, но и словно бы чует, у кого как идет работа. Полминуты — он уже рядом с рабочим, смотрит внимательно и понимающе, от взгляда его не ускользнет ничто.
Когда выдвигали людей в группу народного контроля, чуть ли не первым назвали Гурьева:
— Иваныч все усмотрит, спуску не даст никому.
Я спросил у него:
— И как, Александр Иванович, работается в народном контроле?
— Ну, — привычно сказал он и, понимая, что это еще не ответ, объяснил: — Я бумажки и жалобы всякие не люблю. Увидел недостаток — надо сразу исправить. Вот, к примеру, забарахлили у нас умывальники в цехе, умыться рабочие толком не могут. Что же — к начальнику цеха, что ли, идти? Сам знаю, как с металлическими изделиями обращаться… Одним словом, порядок теперь.
— Исправили?
— Ну.
В те дни, что я был на заводе, Александра Ивановича только-только выбрали председателем цеховой комиссии по работе с подростками. Почему его?
— Умеет он это. Многих парнишек на путь истинный наставил. Педагогическая в нем струнка, что ли?
Называли фамилии его воспитанников — Бабинцева, Кафидова, Устюжанина.
— Какие там воспитанники! — сказал сам Гурьев. — Просто нельзя без внимания к человеку. Взять вот Андрюшу. Привела его к нам мать, хорошая женщина, раньше у нас работала. Парнишке шестнадцать лет, избалованный, несдержанный. Насмотрелся на отца. Тот спился — с ними не живет. Не пропадать же пареньку. Взяли мы его учеником слесаря. А к труду человек не приучен, порядка не знает. Заметил я, грубит он контролерше ОТК. Взял книгу анализа брака, есть у нас такая, отмечаем нарушения технологии, посадил Андрюшу рядом с собой в конторке, побеседовали. Потом еще поговорили. Смотрю, умерил парень свой горячий пыл… Дальше. Не прибирает за собой рабочее место. Ладно. Как смена к концу — беру его пропуск. Парень, глядишь, уже чистенький, умылся, переоделся, топать готов, а пропуск у меня. Тык-мык, а я ему на хлам, на барахолку показываю: так, говорю, милый человек, дело не пойдет. Наглядный урок… Или — заметил я однажды в магазине — он после работы с одним дружком из нашего же цеха у винного отдела толчется, руку за бутылкой тянет. Вечером было, а на утро я дружка этого — в другую смену. А Андрюшу предупредил строго: «Будешь водкой баловаться — выгоню». Они мое слово знают, подействовало… Вот, говорю, без внимания к человеку — как же это?..
— Ну и как он сейчас?
— А работает, слесарем. Хорошо работает.
В комиссию подобрались люди опытные, умудренные жизнью и заботой о людях: шлифовщица Казакова, член райкома партии; мастер Аксенов, фронтовик; мастер Сычев, инженер… «Плануя» работу комиссии, Александр Иванович рассуждал:
— Прежде всего — на кого будем опираться. Наставников надо подобрать. Люди подходящие есть, хорошие люди. Нам остается только организовать и взять под контроль. Пусть примут взаимные обязательства — наставники и эти… как их… подопечные. Взаимный интерес пареньку хорошо и наставнику хорошо. Всегда на душе бывает хорошо, если доброе дело сотворишь… Ну и, конечно, повнимательнее надо приглядеться к молодым ребятам. Мало только требовать с них. Надо увлечь их трудом, заинтересовать, работу дать получше, чтобы притягивала, не отпускала…
Как же он сейчас заворачивает немаловажным этим и нелегким делом? Уверен: хорошо, — такой это человек, основательный, надежный.
… Домой к Александру Ивановичу я заглянул в субботу в надежде застать всю семью. Надежды моей не оправдал лишь Сергей, гражданин из страны семиклассников. Остальные были дома: сам хозяин, супруга его Анна Тимофеевна и дочь Тамара.
Во всем в квартире отражались вкусы и привычки этих двух женщин — в умело подобранной современной мебели, в уютной тишине, в мягком блеске полированных поверхностей пианино. Тамара, преподавательница музыки, вышла в «гостиную» на минутку, чтобы поздороваться, улыбнуться и уйти по своим делам. Анна Тимофеевна неслышно вершила на кухне извечное для женщин — готовила обед — и только раз на минутку появилась, красивая русской красотой, моложавая, но не-молодящаяся, чтобы тихо спросить что-то по хозяйству у мужа.
Я вспомнил, как почти восторженно рассказывал Владимир Константинович Винокуров: на цеховой вечер Гурьев пришел с женой и дочерью, и семейство их обворожило всех собравшихся: были веселыми, пели песни, Тамара села за фортепьяно, Александр Иванович был благодушен, показывал фокусы, и от явления семьи Гурьевых у всех на сердце стало светло…
Появился Сергей. Пока мы с ним, уютно устроившись на диване, играли в шашки, он успел рассказать кое-что о своих увлечениях. Отвлекаясь от детской психологии и фразеологии семиклассника, передам его жизненное кредо: товарищество, забота о людях и любовь к «самоездящим» машинам, под которыми подразумеваются велосипед, мотоцикл, автомобиль.
Я знал, что Сережа мальчонкой два года занимался в балетной школе, выступал в театре имени Луначарского в балете «Щелкунчик», и потому мне, грешным делом, подумалось, что он изменит ремеслу предков. Предки его: дед, Иван Васильевич, был газосварщиком, бабушка, Мария Яковлевна, — слесарем, отец у Сережи тоже слесарь, мастер-слесарь, братья отца, дядя Федя — телефонист, дядя Витя в одном цехе с отцом работает наладчиком. Потом я понял, что Сергей ни отечеству, ни родне не изменяет: просто он пойдет по другому, более высокому уровню. Жизнь-то движется не по плоскости, она вверх закручивается.
Александру Ивановичу, чувствовалось, было покойно в уютной тишине квартиры. И негромко стал он рассказывать о своем увлечении — о рыбалке.
Летом он ездит на милую сердцу свердловчанина Гать и в Палкино, удочкой добывает чебаков, лещей и подлещиков. Помногу добывает: Анна Тимофеевна солит и вялит добычу на зиму. Ну а зимой, естественно, на Белоярское водохранилище. Александр Иванович так хорошо, так пылко и образно рассказывал об этом, что ясно представилось мне: лежит заснеженная гладь, а на ней пестрят увлеченно копошащиеся полупингвины-полулюди — отдыхающие мужчины-свердловчане. И среди них — большой, ловкий, ухватистый Александр Иванович…
… А о войне мы с ним не говорили. Ни слова не сказали. Он — сын своего Отечества и в каждое отмеренное историей время живет так, как живет Отечество.
1975 г.
ВЕТЕРАН
Он идет прихрамывая вечерней улицей Первоуральска — города металлургов, трубников, химиков. Его многие узнают и здороваются приветливо и почтительно: человек известный, ветеран. На груди его, когда наденет он парадный пиджак, среди множества наград можно увидеть орден Отечественной войны I степени и орден Трудового Красного Знамени. Война и труд. Знаки ветерана 4-й гвардейской танковой армии, 10-го добровольческого Уральского танкового корпуса и знак почетного металлурга. Опять война и труд. А еще есть у него знак ветерана комсомола Свердловской области.
Он идет неспешно, тяжело прихрамывая. Морщины прорезают высокий крупный лоб.
Ветерану всего пятьдесят лет.
Видно, правду говорят в народе: «Не спрашивай у человека, сколько прожил, — спрашивай, что пережил».
1