В первую очередь тем, что за нее у мамы списывали из зарплаты какие-то совсем, по ее словам, смешные деньги, скорее не как плату за квартиру, а больше за то, что у нас над столом висела лампочка. В нашей комнате совершенно не было окон, и единственное освещение осуществлялось только при помощи нее. Причем, чтобы зажечь свет, приходилось вкручивать ее в патрон, а после оборачивать руку какой-нибудь тряпкой, потому что лампочка сильно раскалялась. Сгорала лампочка довольно быстро, в лучшем случае ее хватало на месяц-два. Позже, когда я подрос, то добывал сменную, скручивая ее в одной из классных комнат, а до этого момента, приходилось покупать. Причем, чаще всего на рынке из-под полы, потому что в магазине они появлялись очень редко.
Второй проблемой после маминого освобождения оказалась еда. В то время пока мама считалась осужденной мы состояли на довольстве в женском общежитии, где нас худо-бедно кормили три раза в день. Не сказать, что очень сытно, или разнообразно, но тем не менее голодными мы себя не чувствовали. Во всяком случае я. Сейчас же приходилось заботиться о себе самим. Правда примерно с 1949 года, то есть когда я пошел в третий класс в школьной столовой для учеников стали выдавать горячие обеды, а для учителей, эти обеды обходились в половину стоимости. Поэтому обедали мы чаще всего в школьной столовой.
И не потому, что мама не умела готовить. Она как раз делала это хорошо, но вот с продуктами чаще всего были проблемы. Да и так было гораздо дешевле. Особенно учитывая то, что я родился в июне 1940 года, считай всю Великую Отечественную Войну и годы разрухи, последовавшие за ней, провел здесь в Магадане. Единственным достаточно недорогим и доступным в любое время года продуктом питания в этих местах, была морская рыба, крабы и очень, очень много красной икры. Это много позже, крабы и икра станут большим дефицитом, сейчас же их было столько, что порой их мясо лезло из ушей. А икрой вообще кормили собак. Но с другой стороны, мы хотя бы не голодали, как это происходило на материке. Хотя с хлебом и другими продуктами перебои все же случались.
Мама, никогда не рассказывала о моем отце. Единственное, что от нее можно было услышать, так это то, что я очень похож на него, и то, что он был летчиком. В метриках стояло отчество Алексеевич. Правда фамилия все же была маминой, и это меня несколько сбивало с толку. Но мама как-то, когда я уже стал постарше объяснила это тем, что она не успела выйти за него замуж, так как ее арестовали несколько раньше. За, что именно она не говорила. Впрочем, и без ее слов, всем обо всем было известно. Кто, за что, и почему. Хотя все это знали, но вслух об этом не говорили, как-то не принято было, не хвастать подобным, ни упрекать. Особенно учитывая то, что большую часть населения Магадана, как раз и составлял контингент бывших заключенных. Причем политических было гораздо больше чем уголовных. Последние вообще, всеми правдами и неправдами, тут же старались покинуть наш городок уехав на большую землю.
Никогда не думал, что в один прекрасный момент вдруг стану блондином. Нет, не седым как лунь, как это было к концу моей прошлой жизни, а именно блондином, с желтыми соломенными волосами, чем-то смахивающими на шевелюру, моего приятеля из прошлой жизни Лешку Сабурова. Стоило летнему солнышку чуть пригреть мою голову, как они тут же выгорали, становясь похожими на пожухлую выгоревшую на солнце траву, а порой выглядели как одуванчик, раскидываясь во все стороны, огромным мохнатым белесым шаром. Как произошло у моего приятеля, в тот последний час, возле таинственной установки древних, разбросавшей нас неизвестно куда. Мама называла меня: — «Моё солнышко» и улыбалась, глядя на мою прическу.
Вообще-то начинать новую жизнь помня о старой, не преимущество, а скорее проклятие, чтобы там не говорили об этом дилетанты. Все же опыт прошлой жизни, хоть и дает какое-то преимущество, но оно проявляется уже во взрослой, сознательной жизни. Пока же ты ребенок, это скорее проклятие, чем польза. Хотя бы из-за того, что знания прошлой жизни, отнимают у человека, самое главное — детство. Едва я начал осознавать себя, как мне стали неинтересны все эти детские забавы. Игры в песочке, перекладывание с места на место кубиков и прочие детские радости. Я конечно пытался заставить себя шалить, бегать, хватать девчонок за косички, и драться со сверстниками. Но все это, было скорее данью тому, чтобы казаться как все. И увы, это не всегда получалось.
С другой стороны, я хорошо учился, слыл достаточно активным пионером, хотя в моей душе все было как раз наоборот. Но время требовало именно этого, и потому приходилось идти в ногу со временем. В противном случае можно было повторить судьбу матери, чего мне совсем не хотелось. И, наверное, единственным человеком, полностью понимающим меня, была именно мама.