— А ты подумай, — спокойно сказала ей матушка Адель и вышла за порог.
Ночь прошла на удивление спокойно. Я крепко уснула, а когда проснулась, удивилась еще больше: Лиз по-прежнему сидела у очага. Причем в той же позе, что и накануне вечером, когда я пошла спать: согнув ноги в коленях, насколько ей позволял большой живот, и едва заметно раскачиваясь.
Она, впрочем, довольно быстро очнулась, когда я встала и прошла мимо. И тут же принялась растапливать очаг, наливать в котелок воду и заниматься прочими хозяйственными делами, которые сама вменила себе в обязанность. Вела она себя, в общем, как обычно, но я успела заметить дорожки слез у нее на щеках.
Когда же она наконец выпрямилась, охая и хватаясь за поясницу, как и все беременные женщины со времен матушки Евы, то лицо у нее было такое, что я сразу приготовилась услышать: «Все. Сейчас я иду в монастырь».
Я пошла с нею вместе. Утро было серое, за ночь сильно похолодало; в воздухе чувствовался легкий морозец. На этот раз я надела свое лучшее платье и самый красивый платок, а сверху накинула шерстяной плащ Клоделя. Мне казалось, что это вроде как мои доспехи. А для Лиз доспехами служили ее красота и моя голубая накидка, которую я соткала себе к свадьбе. Как и всегда, она держалась очень скромно, как самая обычная женщина. Во всяком случае, не такая знатная, какой она на самом деле была. Обаяние — кажется, так называла это матушка Адель — вот чем она всех брала. Только в то утро обаятельной ее назвать было трудно. Да и на обычную женщину она была похожа не больше, чем ангел гнева, изображенный на алтаре.
Мессир Жискар встретил нас неподалеку от монастыря верхом на своем огромном жеребце. Воины тоже были при нем. Он улыбался, глядя на нас с высоты своего седла.
— Доброго утра вам, добрые женщины, — приветствовал он нас.
Но мы не улыбнулись в ответ, а Лиз даже не замедлила шаг, словно Жискара там и не было. Я вела себя осторожнее и, как оказалось, глупее: он сразу заметил, что я смотрю на него, и всю силу своей улыбки устремил на меня.
— Хочешь проехаться со мной верхом, Жаннетт Лакло? Здесь недалеко, я понимаю, но моему Фламбару доставит удовольствие понести тебя на спине.
Я постаралась все свое внимание сосредоточить на Лиз, но рыжий жеребец упорно шагал рядом со мною. Глаз я не поднимала, хоть и чувствовала, что глаза Жискара так и сверлят мне затылок. Еще мгновение, понимала я, и он схватит меня, кинет через седло и…
— Да успокойся ты! — сказал он несколько надменным тоном. — Я вовсе не дьявол во плоти. И если ты мне нравишься — а ты вполне достойна того, чтобы нравиться мужчинам, — что ж тут страшного? Я тебе ничего плохого не сделаю. Скажи, разве тебе не хотелось бы жить в красивом доме и носить платья из шелка?
— И рожать тебе бастардов? — спросила я, по-прежнему на него не глядя. — Спасибо, не хочу! Я отказалась от подобных развлечений шесть лет назад во время Великого поста.
Он засмеялся.
— Такая хорошенькая и такая умница в придачу! Да ты настоящий бриллиант в этой навозной куче!
Я резко остановилась.
— Санси — не навозная куча!
Я настолько разозлилась, что даже осмелилась на него глянуть. Он же, казалось, ничуть не рассердился. Напротив, он продолжал весело усмехаться.
— Ишь, какая горячая! Мне как раз такие и нравятся! — воскликнул он.
И вдруг его жеребец, изогнув шею, попытался меня укусить. Тут уж я сдерживаться не стала и как следует его огрела. Жеребец испуганно шарахнулся, а его хозяин едва не упал и злобно выругался. Наконец-то и я позволила себе рассмеяться! И увидела, что мы уже подошли к воротам монастыря. Я поздоровалась с сестрой-привратницей, и мы направились в приемную аббатисы.
— Я вернусь назад вместе с тобой! — заявила Лиз.
Мы снова сидели в гостиной матушки Адели. Правда, на этот раз Жискар прихватил с собой адъютанта — то ли для охраны, то ли в качестве свидетеля, не знаю. Этот офицер стоял за креслом своего господина и молча смотрел на нас, но все его мысли легко было прочитать по лицу: каким-то слабым женщинам ни за что не выстоять против его повелителя!
Лиз сидела, сложив руки на коленях и как бы обнимая ими свой огромный живот; пальцы она то сплетала, то расплетала.
— Я думала всю ночь, — сказала она, — но ничего больше не придумала. Я отдам тебе то, что ты просишь, Жискар. И вернусь с тобой в Монсальва.
Я открыла было рот, но поняла, что говорить сейчас не время и не место. Мессир Жискар был явно доволен. Лицо матушки Адели осталось совершенно бесстрастным.
— Ты, значит, так решила? — спокойно спросила она у Лиз.
— Да, — сказала Лиз, и мессир Жискар улыбнулся ей самой своей обворожительной улыбкой.
— Я позабочусь, чтоб тебе не пришлось жалеть о своем решении, — заверил он ее.
Лиз посмотрела на него в упор. Посмотрела так, как обычные люди не смотрят. И я услышала, что он затаил дыхание, а его адъютант в ужасе скрестил пальцы, надеясь защитить себя от нечистой силы, и осенил себя крестом.
Лиз улыбнулась и сказала адъютанту:
— Это тебе не поможет, Рэмбо.
Тот густо покраснел, а Лиз снова всю силу своего взгляда устремила на Жискара.
— Да, я вернусь с тобой в Монсальва, — повторила она. — И стану твоей ведьмой. И, если захочешь, твоей любовницей — но после того, как родится моя дочь. Ведь мне, изгою, в конце концов, больше не на что рассчитывать. И в этом мире у меня нет ни средств к существованию, ни родных.
Его радость явно угасала. Но в моей душе радость пока что пробудиться не успела. Однако по лицу Лиз, по ее какой-то свирепой улыбке я видела, что она и не думает сдаваться!
— Но прежде чем я покину Санси, — продолжала Лиз, — и прежде чем ты примешь меня в своем доме, ты должен знать, что именно тебе досталось.
— Я и так знаю, — бросил он, пожалуй чересчур резко. — Ты колдунья. И ты никогда не состаришься, никогда не утратишь своей красоты. Огонь готов служить тебе. Звезды сходят с небес, стоит тебе позвать их…
— Да, и люди тоже мне служат, — промолвила она тихо, — когда я этого хочу.
На мгновение в его глазах мелькнула неприкрытая алчность, и он постарался скрыть ее, но не очень умело, точно жадный мальчишка.
— А еще ты способна заглянуть в будущее. Мне об этом Эймерик сказал.
— Вот как? — Лиз удивленно изогнула бровь. — А он обещал мне, что никому не скажет.
— Я заставил его сказать. Правда, к этому времени я уже и сам догадался — ведь он многое мне рассказывал.
— Он никогда не умел ничего скрывать, — сказала Лиз. — Да, у меня есть и этот дар.
— Величайший дар, — промолвил он. — И поистине ужасный!
— Значит, у тебя хватает ума понимать это? — усмехнулась Лиз. — А может, тебе просто кажется, что ты это понимаешь?
Она встала, и адъютант Жискара испуганно от нее шарахнулся. Сам же милорд сидел неподвижно и лишь немного прищурил глаза. Лиз вышла на середину комнаты и остановилась прямо перед ним. Рука ее лежала на вздувшемся животе, словно защищая его от опасности.
— Хорошо, давай заключим сделку, господин мой. Я согласна уступить твоему желанию, но прежде чем ты увезешь меня отсюда, я бы хотела прочесть твою судьбу. И если тогда ты по-прежнему будешь уверен, что именно я должна играть в ней главную роль, то бери меня и делай со мной все, что хочешь.
Он явно почувствовал ловушку. Да и я ее почувствовала, хоть и не была столь знатного рода, как Лиз.
— Отлично задумано! — сказал он. — Теперь тебе осталось только предсказать мне скорую смерть и таким образом от меня отделаться!
— Нет, — возразила она, — я совсем не твою смерть вижу. И я скажу тебе правду, Жискар. Даю слово.
— Поклянись на кресте! — потребовал он.
Она коснулась креста на груди матушки Адели и поклялась. Матушка Адель сидела как истукан, не произнося ни слова. Она, как и я, ждала, что будет дальше.
Поклявшись, Лиз перекрестилась и что-то неслышно прошептала; должно быть, она молилась: было видно, как шевелятся ее губы. Затем она опустилась перед Жискаром на колени и взяла его руки в свои. Я видела, что он сперва будто окаменел, а потом, похоже, хотел вырваться и убежать, но она не пустила. Когда он немного расслабился и обмяк, Лиз посмотрела ему прямо в глаза. И снова он дернулся, словно желая освободиться, и снова она не выпустила его рук.