Толстяк в этом месте проснулся и внятно сказал «борель» Он часто повторял это слово, тоскуя при этом.
— А может, ты и есть тот Бог? — сказал из своего угла одноногий.
— Я посланник его,— голосом посланника ответил Никита.
— А почему ты с ним связался? Грехов много, или любишь их?
— Я грешить хоть сейчас перестану. Но мне людей жалко. И жальче всех баб с детишками.
— А по мне, будь ты хоть сам Бог,— одноногий закряхтел, выбираясь из угла, и добавил уставшим от любви и общения голосом.
— Ты складно врешь, и тебя власти боятся.
Готовясь ко сну, Никита сказал сестре:
— Не трогай его, а то изгоню.
Он дорожил чистотой Палиного здоровья и хотел извлечь из него выгоду для своей религии.
Утро дало вялый толчок Палиным мыслям. Серое, пасмурное, оно вылилось в души братьев неизбывной тоской. Толстяк жалел себя за слабое здоровье, сестра урбсила, зарывшись в тряпье,— и только Никита, радуясь новому дню, встретил его придуманной на днях молитвой.
— Ваш Бог в вас самих,— сказал он, помолившись. — Грешите против него, грешите против себя,— на том свете зачтется
Религия его признавала наличие потусторонней жизни.
Палю тяготило общество братьев. Только с Никитой ему было хорошо. Он проснулся раньше других и выпил из котелка вчерашний суп. Пробудившись, братья не озлились на него за такой поступок. Поев огурцов, добытых накануне, они снова расползлись по углам, и как Никита ни усовестивал, поднять их для жизни и полезных действий ему не удалось.
— Ладно,— сказал он безнадежным голосом,— это тоже ваш грех. — И увел Палю в город.
Маленький городишко шумел недавним событием. В церковном дворе был отрыт колокол, и церковь испросила у местных властей разрешение для водворения его на прежнее место, на колокольню. Но из области пришла бумага, запретившая эту акцию. В ней говорилось, что колокол в свое время был спрятан от гнева народного, и власть существующая не может простить такого противоправного действия даже за истечением такого большого срока. От верующих был снаряжен гонец в Москву. Местный исполком, дабы замолить оплошность перед областью, решил забрать колокол для переплавки; этому воспротивились верующие и комитет по охране памятников.
Никита и Паля ходили по городу и видели вокруг себя много встревоженных людей.
Город был настолько мал, что горожане знали друг друга в лицо и по характеру. В городе не было крупных предприятий, жители его кормились мелким производством, собственным хозяйством, а души теплили незначительными событиями и происшествиями. Вот уже больше года в городе ничего не случалось. За прошлое лето сгорела заводская конюшня, в пожаре был повинен пьяный сторож, который и схлопотал три года тюрьмы. Событие это давно уже не волновало горожан. И они были рады теперь тяжбе с колоколом.
В воскресенье народ собрался у храма. Верующие — чтобы пожаловаться Богу на местный исполком, неверующие — чтобы изгнать из душ годовалую скуку.
Когда Никита и Паля вошли в церковный двор, там уже собралось много народу. Люди тихо обсуждали случившееся и ждали, когда к ним, на крыльцо, выйдет поп. чтобы сказать свою точку зрения.
Никита и здесь не преминул высказать истину:
— Церковь отделена от государства,— сказал он глядя в сторону, но так, чтобы его слышало большее количество людей,— значит, своим добром вправе распоряжаться сама. Подвесить колокол на колокольню может. Это бить в него надо испрашивать разрешение. А подвесить — не надо. Ибо и колокол, и колокольня — церковное имущество. А ежели будете бояться, то на каждую иконку разрешение станете спрашивать.
— Так-то оно так,— возразили Никите,— но у властей бумага с печатью, а в ней написано, что нельзя.
— У властей много бумаги, и много печатей. Они тебе что хошь запретят,— сказал на это Никита. — Однако и самим пентюхами быть не надо. Смотрите в законы, там правда моих слов.
Но горожане не знали, о каких законах идет речь. Они верили в магическую силу печати, а доверять пришельцу не могли еще и потому, что в случае ошибки расплачиваться пришлось бы самим. Никто не хотел брать на себя такую ответственность.
— Ты, дядя, видно, все законы знаешь,— сказали они с обидой. — Что ж тогда по свету бродишь, дома не имеешь?
— Я за вас, грешников, крест свой на Страшный суд несу. Чтобы вам на том свете не корчиться в огне.
Горожане удивились:— А что за нас нести? Мы сами...