— Не трепись! — сердито сказал Андрей Петрович. — Не видишь: человек ночь не-спамши. — Он помог Пале обуться, нахлобучил на него фуфайку. — Мороз не унялся,— тихо молвил, выглянув в подслеповатое оконце,— набрехал тебе сон.
—
И снова с утра беготня по опостылевшему городку.
На вокзале Никита изучил расписание поездов. Казалось, все дороги ведут в Азию, и только путь уперся в тупик.
Движение поездов наладилось. Через Сарабель потянулись пассажирские составы, за серыми окнами мягких вагонов мелькали белые занавески, скучные лица пассажиров, в вагонах-ресторанах колыхались на столах бутылки с лимонадом.
То была жизнь, в меру правильная и скучная, оставленная им без продолжения. Он помнил ее полусвободные ощущения и те углы, что с раннего детства обступают человека жесткостью своих правил. О них приходилось ежедневно биться, расшибать лоб, калечить душу. Никита смотрел на проносящиеся поезда и думал, что там, за стенами этих рессорных теплых коробок, в убогой затхлости многочисленных купе, убегает от его восприятия порочный мир, изъязвленный равнодушием и обреченностью. Люди перебрасывают усталые свои тела с одного конца землн на другой, они еще надеются найтн землю обетованную, бегут от горестей и невзгод, но та проказа, что заполнила собой все промежутки времени, настигает их всюду, и если можно уйти от клочка земли, то от времени не уйдешь.
У воркующего чана с кипятком Никита пересчитал имеющиеся в наличии деньги и подумал, что если взять три билета в общий вагон до ближайшей станции, то можно, спрятавшись на багажных полках, добраться до самого Ташкента. А там хоть в Фергану, хоть куда.
— По Азии можно и пешком гулять,— сказал он Андрею Петровичу. — По теплу что не бродить. Фрукты.
У кассового оконца толпился народ. Ехать надо было всем, а билетов не хватало. От узлов и чемоданов рябило в глазах.
— Счастливые и несчастные,— сказал Никита, оглядывая людскую массу и чужое добро. — Они могут ехать в тепле, но не могут ехать куда душа пожелает. Привязаны к своим избам, и хоть ты тресни.
— Делать нечего, вот и мотаются,— недовольно пробурчал Андрей Петрович. — Куда такой оравой?!
— Всем надо. А мы с шиком поедем. Для нас особый вагон подадут. — Никита посмотрел с надеждой в глаза Андрея Петровича и спросил ласково.— А ты как, Петрович, не надумал с нами?
— В Азию-то?
— А хоть и в Азию.
— Мне в Тацинское надо.
— Ну так через Азию и махнешь. Если захочешь. А в такую стужу куда тебе через Сибирь переться. Окочуришься.
Старик поглядел с тоской на заиндевелые окна вокзала и сказал задумчиво:
— Через Сибирь студено. Да и ноги уж не носят.
— Вот и мотай с нами! — обрадовался Никита. — Там южная дорога, по ней и махнешь весной на свой Дон. Знмой-то там все одно загинешь.
При упоминании Дона глаза Андрея Петровича налились тоскливой теплотой. Он подобрел, разгладился лицом, погрел о чан руки и напряженно задумался о возможной смене маршрута. Ему уже не хотелось оставаться в одиночестве, в юродствующем Никите он видел всего лишь незлобивого баламута, и подумал, что сообща легче достигнуть поставленной перед собой цели.
— Втроем, конечно, легче,— сказал он после некоторого раздумья. — Только как бы мне в этой Азии не застрять. Вдруг захвораю.
— Ну, здесь ты скорей захвораешь. А там же... природа. Да ты на одних ананасах враз помолодеешь...
Отдельные вагоны подавали на дальних путях; туда Никита и привел свою братию. Но там скопилось такое количество вагонов, которым не было видно ни начала, ни конца, что нельзя было определить, какой из составов пойдет в сторону Азии, а какой готовят к расформировке. Все вокруг лязгало и передвигалось.
Никита заглядывал под вагоны, трогал руками концевнкн и наметанным взглядом пытался определить предназначение каждого поезда.
— Следите за железнодорожниками,— сказал задумчиво. — Который обрабатывают, тот и пойдет. Только вот куда? Найти б такой, чтобы до самой Азии.
Станция была до предела забита вагонами. Стройная, грязная масса железа и дерева заполняла собой все имеющиеся в наличии пути. Народное добро казалось до того заброшенным и беспризорным, что, думалось, пусти это все в оборот и миллионы людей получили бы по дополнительному куску.
Никита мысленно переводил простаивающее добро на деньги. Получалось много. Выходило столько, что можно было выстроить на эту сумму не один храм, и водить туда людей, дабы их души очищались от порочных наслоений времени.