Я решил на всякий случай прихватить патефон с собой. Как выяснилось позже, я поступил исключительно правильно. Этому патефону суждено было сыграть весьма важную роль в нашей жизни.
Через два дня наш артиллерист, лейтенант Привалов, принес из артиллерийских мастерских отремонтированный патефон. Каким-то образом там сумели склепать пружину.
С большим волнением ждали мы семнадцати часов, когда, во время отдыха, можно будет послушать хорошо всем знакомые пластинки. На одной из них были две арии из "Сильвы", на другой - "Саратовские переборы" и "Барыня", а на третьей - песня из кинофильма "Человек с ружьем" - "Тучи над городом встали" в исполнении Марка Бернеса. Что было на обороте этой пластинки, я уже не помню. До него тогда дело не дошло.
Когда после обеда все возвратились в нашу комнату, лейтенант Привалов стал медленно и торжественно крутить ручку патефона. В мастерских его специально проинструктировали, как это надо делать, чтобы склепанная пружина снова не лопнула. По общему согласию сначала прослушали "Саратовские переборы", потом поставили "Барыню". Младший лейтенант Фекляшин пустился в пляс между столом и койками. Это было очень смешно. Фекляшин был необычайно высок ростом и несуразен в движениях. Если бы тогда уже было в обиходе слово "акселерат", к нему бы оно относилось с абсолютной точностью. Мы весело смеялись, глядя на его коленца. Потом мы еще раз прослушали арию Сильвы. И вдруг, когда она уже кончилась, раздались тяжелые удары кулаком в закрытую смежную дверь. Три-четыре удара сотрясли ее. Означать они могли только одно - требование прекратить музыку и шум.
- Чего ему не гуляется по такой погоде? - с досадой сказал Фекляшин, вытирая тыльной стороной ладони пот со лба.
- Спать, наверное, лег, - пояснил Привалов.
- А нам что, тоже спать ложиться? - буркнул Михеев.
- Братцы, - сказал лейтенант Зотов, - почему мы обязаны догадываться, что означает этот стук в дверь? Предположим, что никто из нас никогда не жил в коммунальной квартире!
- Предлагаю стук в дверь считать аплодисментами! - предложил я. Все рассмеялись.
- Давайте, хотя бы последнюю пластинку прокрутим, - сказал Зотов. Больно уж на ней песня хорошая. А если Вахмитоненко хочет нам запретить музыку слушать, пусть сюда придет и скажет человеческим языком: так, мол, и так.
- Верно, - подтвердил Привалов. - В уставе не сказано, что нижестоящий обязан подчиняться стуку вышестоящего.
С этими словами он вновь завел пружину. Диск пришел в движение, послышалось шипение, очень громко и четко прозвучало слово "тучи". В этом месте бороздка на пластинке была испорчена, и, как бывает в таких случаях, слово "тучи" стало бесконечно повторяться.
"Тучи - тучи - тучи - тучи - тучи - тучи..." - завопил патефон. Мы снова расхохотались... Тут дверь из коридора распахнулась и к нам влетел Вахмитоненко.
- Прекратить сейчас же! - закричал он, весь налившись кровью. - Вы где находитесь?! За такое дело я вас всех!..
Договорить он не успел. За его спиной показалась фигура начальника штаба полковника Иванова.
- В чем дело, товарищ майор? Что случилось? - спросил он.
Мы все, и, конечно, Вахмитоненко тоже, встали по стойке "смирно".
- Вольно! - сказал полковник.
- Товарищ начальник штаба, - взволнованно заговорил Вахмитоненко. Безобразничают товарищи! Командиры называется! Совершенно забыли, где они находятся. Противник рядом, а они чем тут занимаются?! Патефон заводят! Пляшут, понимаете ли! Я потребовал, чтобы они немедленно прекратили. Считаю, что за такое поведение наказать надо.
- А по-моему, вы не правы, товарищ майор, - сказал начальник штаба. Сейчас время отдыха. Хороший отдых необходим для работы. И музыка - дело хорошее. Я ведь не случайно сюда поднялся. Услышал с улицы - патефон играет, дай, думаю, зайду послушаю... А что касается противника, так это слишком жирно для него будет, если он нас заставит носы повесить и перестать веселиться. Пусть крутят свою машину на здоровье... В рабочие часы - дело другое... А пока отдыхайте, товарищи, отдыхайте.
Полковник ушел. Не сказав ни слова, ушел в свою комнату и Вахмитоненко.
- Один - ноль, - заметил Зотов.
- Теперь он у нас запоет! - потирая руки, сказал Привалов.
Мы выбежали во двор и до самого конца перерыва возбужденно обсуждали происшедшее во всех деталях.
На другой день, ровно в семнадцать тридцать, мы все, как один, поднялись в нашу комнату и расселись по койкам. Привалов накрутил пружину. Спрашивать, что играть, не надо было.
"Тучи - тучи - тучи - тучи..." - орал патефон. Мы весело ржали. Чем дольше продолжалось бессмысленное повторение одного и того же слова, тем веселее нам было. Каждый, давясь от смеха, поминал Вахмитоненко.
- Ох, и ворочается же он сейчас на своей раскладушке!
- Ох, и катается!
- Зубами скрипит, наверное!
- Подушкой закрылся! - так и сыпались предположения.
- А ведь не выдержит, прибежит!
- Не прибежит! Полковник разрешил играть на патефоне, - значит, все, закон! - уверенно заявил Фекляшин.
- А он скажет: "Вам позволено музыку слушать, а не одно и то же слово без конца повторять", - усомнился я.
- Что ж, тогда ему придется нас просить ставить другие пластинки, заключил Зотов. - Вот и прекрасно будет.
- А мы ему тогда скажем: "Раздобудьте, пожалуйста, товарищ майор, побольше хороших пластинок", - размечтался Привалов.
На другой день повторилось то же самое. "Тучи-тучи" звучали часа полтора.
Конечно, если бы Вахмитоненко зашел к нам и по-человечески попросил не мешать ему отдыхать в часы перерыва, мы уважили бы его просьбу. Но он к нам не зашел.
На третий день мы снова завели "тучи-тучи" и гоняли их минут двадцать. Правда, прежнего веселья уже не было. Наверное, назавтра мы бы и сами перестали развлекаться таким нелепым образом. А может быть, и не назавтра, а даже через несколько минут. Однако нашей забаве суждено было прекратиться раньше, чем мы успели проявить свою добрую волю. Патефон на полную мощность еще вопил "тучи-тучи", когда случилось то, что в конце концов должно было случиться: Вахмитоненко не выдержал.
Он вбежал в нашу комнату. На нем не было ремня, не было сапог. Волосы его были растрепаны, глаза широко раскрыты. Он, видимо, только что вскочил с койки, после того как тщетно пытался заснуть.