— Да и вообще затея со знаками для самолета!.. Детский сад какой-то. В шпионов играем. Что с воздуха увидишь?…
— Погоди, Федор. — Жуков резко повернулся. — Сначала насчет того, что людей разбазариваем… Тебе, как и всем, прекрасно известно, что с самого начала операции начались регулярные облеты района и для наблюдения выделили сотрудника…
В спор вмешался Нефедов:
— Товарищи, я вижу, у вас какие-то давние разногласия…
— Начальник отделения службы считает, что на банду работает кто-то из отдела, — с ядовитой усмешкой пояснил Гончаров.
Встретившись с требовательным взглядом Нефедова, Вовк отвел глаза и глухо сказал:
— Береженого бог бережет…
— Вы кого-нибудь подозреваете, Федор Григорьевич? — бесстрастно спросил Нефедов.
— Нет пока…
— Тогда давайте больше не будем поднимать эту тему… — Нефедов помолчал, потом спокойно спросил, будто никакой размолвки не было: — А почему вам кажется, что с самолета ничего не увидишь — напротив, любой предмет правильной формы бросается в глаза.
— Да ведь в районе больше сотни брошенных приисков, зимовок, рудничных разработок…
— Опять за рыбу деньги, — раздраженно вставил Боголепов. — Никто и не отрицал сложность задачи… Если даже Стахееву не удастся выложить знак, он может на крайний случай сбежать потемну из банды и сообщить нам о ее пристанище.
Вовк хотел что-то ответить, но тут заливисто затрезвонил телефон. Нефедов снял трубку.
— Райотдел. Сейчас.
Передал трубку Боголепову.
— Слушаю, — сказал тот и через секунду начал лихорадочно строчить на листке бумаги. Хмуро бросил:
— Держите в курсе.
Положив трубку, объявил:
— Нападение на обоз с мукой…
Наступило долгое молчание. Его прервал Жуков.
— У меня никаких сомнений: они уничтожают продукты и промтовары, чтобы оставить прииски на голодном пайке, заставить прекратить работу…
Гончаров медленно покачал головой и с сомнением сказал:
— А почему им не уничтожать захваченное на месте? Мы не видели никаких следов этого — ни кострищ с остатками мануфактуры, ни рассыпанного сахара и соли…
Нефедов тряхнул свернутыми в кольца телеграфными лентами и сказал:
— А ГУББ требует от нас определенности. Проводим операцию, не до конца уяснив цели противника.
Все пристыженно молчали.
— Что телеграфировать прикажете: просим снять дивизию с укрепрайона для проведения войсковой операции по прочесыванию?…
— Да тут десяти дивизий не хватит, — бросив взгляд на каргу, сказал Боголепов. — Две Бельгии…
Солнце стояло в зените. Склоны сопок, обступавших котловину, в которой лежал брошенный прииск, дрожали в горячем мареве. Стахеев сидел возле камелька и с выражением безмерной скуки на лице оглядывал окрестности. Он уже во всех деталях изучил все эти полуразвалившиеся строения и заросшие кустарником мостки.
Чуть в стороне местность была словно изрыта гигантскими кротами отвалы пустой породы чередовались с шурфами, над ними поднимались в небо деревянные журавли-подъемники. На некоторых болтались тяжелые рассохшиеся бадьи.
Перехватив взгляд Иннокентия, сидевший с ним Куклим заметил:
— Преисподня, да и только. Будто бес какой изрыл…
Стахеев согласно кивнул головой и лениво поднялся. Сказал:
— Пойду еще хворосту принесу…
Он уже несколько раз пытался выложить из палок какую-нибудь правильную геометрическую фигуру. Старенький биплан дважды проносился над пустырем, но знак каждый раз не был готов. А потом Иннокентию самому приходилось разбрасывать разложенные хворостины, когда Желудок как-то слишком назойливо начинал вертеться рядом.
Сегодня за первую половину дня Стахееву удалось вытянуть в прямую линию несколько валежин. Оставалось приладить еще две палки, чтобы получилась стрела, указывающая прямо на барак.
Сделав несколько шагов, Иннокентий почувствовал на себе пристальный взгляд. Резко обернулся. В дверном проеме барака мелькнула серая кепка Желудка.
"Глаз не сводит, скотина", — подумал Стахеев и сделал вид, что зацепился штаниной за ветку.
Возвращаясь к камельку, он как бы невзначай уронил одну из палок, подправил ее ногой. Чуть отойдя, неприметно оглядел полянку — вдоль всего края вытянулась ровная линия, выложенная из хвороста. Еще один заход, и знак будет готов.
Но едва Стахеев свалил возле камелька дрова, как послышался отдаленный топот копыт.
Куклим обеспокоенно встрепенулся:
— Что-то стряслось. Чего это они среди бела дня возвращаются… Пыль-то за десять верст видать. Да и ероплан, гляди, опять появится…
Банда влетела на поляну на полном скаку. Иннокентий прикусил губу, увидев, как под копытами лошадей разлетелся выложенный им знак.
Кабаков нетерпеливым жестом подозвал к себе Шестого. Орочен помог ему слезть с седла. Василий повалился на землю и поднял ногу:
— Сдерни!
Орочен взялся за сапог, но Василий рыкнул:
— Легче, морда!
Из сбивчивых объяснений бандитов Иннокентий понял, что один из возчиков мучного обоза швырнул в Кабакова топором и слегка ранил ему ступню.
— Накормил дурака из пипетки, — сказал безусый бандит в синей сатиновой косоворотке и хлопнул по колодке маузера.
— Что тут у вас? — спросил Василий, когда орочен туго перебинтовал ему ногу.
— Петруха долго жить приказал, — сказал Куклим. — Утрось еще как уехали вы…
Василий поднялся и, припадая на раненую ногу, пошел к бараку. За ним потянулись остальные.
Остановившись перед нарами. Кабаков повернул к себе заострившееся лицо умершего. Прищурившись, пожевал губу. Желудок отыскал глазами Стахеева и глумливо сказал:
— Я так кумекаю, что один рот прибыл, один рот убыл. Баш на баш. Правильно я мыслю, а, легавый?
И разразился хриплым смехом.
Шаман медленно повернулся к нему, бесстрастно пробормотал:
— Эй, Желудок, шутки шутить не надо…
Конопатый беспечно глянул на него и с прежней усмешечкой повернулся к Кабакову.
Но Василий посмотрел на Желудка с таким выражением, что тот непроизвольно втянул голову в плечи.
— А чего, я ж так…
— Все прииска Петруха знал, все ходы и выходы видал… наставительно произнес Кабаков и неожиданно наградил Желудка увесистой затрещиной. Потом опустился на нары и сказал:
— Теперь на твою память вся надежда, Шестой, — один ты из местных остался.
— Тоже времени много прошло, — с жалкой улыбкой ответил орочен. — С тридцать второго года не был…
Подошел Куклим. Деловито осведомился:
— Ну что, могилку копать надо?…
— Может, сжечь? — в раздумье сказал Кабаков. — Никаких следов оставлять нельзя. На разрытую землю собаки придут…
— Но коли сжигать труп, обязательно целую груду хвороста придется спалить. А если в это время ероплан прилетит? Угли в секунду не размечешь, — робко сказал Куклим.
— М-да… — задумался Кабаков.
— А шахты-то брошенные на что? — спросил Иннокентий. — Ни одна собака не учует…
— Толково, — похвалил Кабаков. — Вот и займитесь этим, как поедите. Ты, ты… — Он ткнул пальцем сначала в Желудка, потом в Куклима, помедлил и показал на Стахеева. — И ты.
Когда сверху по шесту журавля спустился Стахеев, Желудок зацепил край бадьи за проржавевший костыль, торчавший из стены шурфа. Посмотрев вверх на голубой кругляшок неба, сказал:
— Метров десять, а то и пятнадцать будет.
Под ногами у него лежала целая охапка факелов из бересты. Взяв один из них и запалив, Желудок распорядился:
— Ты, мент, держись за мной и неси пару факелов, а Куклим с лопатами сзади пойдет.
И двинулся в глубь штрека, отходившего от шурфа.
Шли медленно, то и дело оглядывая ветхий крепеж. Кое-где стойка обрушилась и проход был полузасыпан породой. В нескольких местах обнаружили обширные пазухи над переплетением горизонтальных балок.
Штрек неожиданно оборвался, и троица очутилась в новом шурфе. Желудок задрал голову и сказал: