Свиридов очнулся от того, что кто-то тряс его за плечо и повторял — Слышь! Вставай… вставай… идти пора. Дрыхнет, как сурок Дождешься, пока твоя команда разбежится.
Никто не видел, как растворилась в предутреннем вязком тумане грузная фигура Бурого…
В полдень они вышли к деревне, куда вызвался сходить Гусев: узнать далеко ли немцы, и достать какой-нибудь еды.
За харчи обязательно заплати, — повторил несколько раз оперуполномоченный, передавая десятирублевую бумажку.
У крайнего дома, куда осторожно прокрался добровольный разведчик, ему открыла дверь старушка, которая рассказала, что врагов в деревне нет, приезжали вчера на трех мотоциклах, сбили из пулемета флаг на клубе и, захватив с собой десяток кур, опять укатили. Бабка покормила его теплыми густыми щами, затем поставила большую сковородку яичницы и пошла к печке переставлять какие-то горшки, время от времени поглядывая на торопливо жующего парня и качая головой — эх, бедолага, сколько тебе еще лиха хлебать!
Насытившись, с пыхтеньем оторвавшись от сковороды, он откинулся к стенке и пожаловался, что для полного счастья не хватает самой дрянной папиросы. Хозяйка, порывшись в комоде, достала пачку махорки, вручила сомлевшему от непривычной сытости длинноносому. Потом он начал собираться, объявив, что его ожидает полковник — их командир, а с ним двадцать солдат.
Женщина заохала, засуетилась, достала из сундука цветастую наволочку, высыпала в нее чугун вареной картошки, положила сверху круглую ковригу хлеба. Потом сходила в чулан, вынесла шматок сала, сунула туда же. Гусев немного подумал, солидно прикашлянул и, достав из кармана десятку, протянул ее старухе. Та посмотрела на бумажку, вдруг хлюпнула носом.
— Ты чего, бабуся? Возьми деньги. Армия все же.
Она ничего не ответила, продолжая всхлипывать, потом подняла заплаканное лицо.
— Дитё ты мое! Да у меня Сема, сынок ведь единственный, одна кровинка. Тоже сейчас где-то мыкается, а может, и… Возьми деньги и иди с богом, — она перекрестила парня. — Иди, сынок.
Он вышел за околицу. Задрал голову, жмурясь, посмотрел вверх и снова двинулся по горячей пыльной дороге, теряющейся в березовом перелеске на холме. Чтобы попасть к тому месту, где его ждали остальные, посланному в разведку надо было свернуть направо через овражек и скошенный луг, но он продолжал ходко шагать в сторону. Еще полчаса назад Витька Гусев не собирался убегать, а решение принял только сейчас, легко, без раздумий, как привык отмерять все свои поступки. Он не размышлял о том, куда выведет его проселок, не обременял себя мыслями, что будет с ним через час, завтра, через месяц. Он был сыт, весел, и главное — сновасвободен, а все остальное не имело значения.
…Витьке было тринадцать лет, когда его отец, Семен Васильевич, по уличному Шипун, неожиданно продал в селе дом, корову, зарезал свинью и двинулся с семейством в город, где жил его старший брат Василий, мастер лесопильного завода. Витькина мать, которой надоела вечная колготня со скотиной, мужу не противилась, хотя и повыла напоследок, когда загрузили скарбом и детишками две телеги и присели перед дорогой. Младшая сестренка Симка шепеляво рассказывала разинувшим рот подружкам, что в городе обедают булками с конфетами, а батяня обещал купить ей новое красное платье и куклу с закрывающимися глазами. В мифическое конфетно-булочное счастье Витька не верил, но переезду радовался. Он сулил уйму интересного. Кроме того, в глубине души давно уже тлела заветная, тщательно скрываемая мечта — стать пилотом.
В Приозерске они устроились неплохо. Первые месяцы пожили у дяди Василия, потом присмотрели недорогой домик, подремонтировали его, и к зиме семья в него переехала. Отец быстро освоил профессию пилорамщика, выгонял по полторы-две нормы и зарплату получал по деревенским меркам почти сказочную. Городская жизнь всем нравилась. Но длилось все это недолго. Папаша, и до переезда не пропускавший случая выпить, стал крепко закладывать. Однажды, хорошо похмелившись с утра, въехал рукой в диск циркулярки — только пальцы посыпались. Стал инвалидом. Витька, по натуре шустрый и драчливый, несмотря на воробьиный рост, перестал ходить в школу, связался со шпаной и в пятнадцать лет загремел за грабеж в детскую колонию. Гусев-старший к тому времени начал прихварывать и, когда Витька вернулся домой, в живых его не застал. Мать засобиралась было опять в село — провались они пропадом, белые городские булки, но куда с тремя, мал-мала меньше, ехать. Одна надежда была на Виктора, а он махнул в теплые южные края, где снова связался с блатными и через несколько месяцев попал за решетку. Там он упорно тянулся к ворам «в законе». Попытался дать тягу. Сбежать ему не дали, за «предприимчивость» добавили год.