- Поправился, спасибо. Вот только я его на ноги подняла - и приехала...
Я отправился домой. Прошел мимо стоящего у будки Королева, миновал флигель, столовую. Холодный ветер дул в лицо, разгоняя сон, да мне уже и не хотелось спать. С какой горячностью эта немолодая, усталая женщина отстаивала свое право работать в нашем доме! Неожиданный разговор с нею прибавил мне спокойствия и уверенности.
Вспомнилось: днем, перед тем как дать ребятам наглядный урок мытья окон, я отыскивал в кухне подходящий таз, чтобы развести мел, и тогда-то ко мне подошел тот самый странно одетый человек, что накануне сторожил Коршунова в изоляторе. Мне уже было известно, что это воспитатель Щуров.
- Прежде, - сказал он без всяких предисловий, - я был по специальности фотограф...
Я не выразил вслух своего удивления и ждал, что последует дальше.
Выдержав небольшую паузу, Щуров закончил внушительно:
- Я решил вернуться к своей прежней профессии.
- Значит, оставляете детдом?
- Значит, оставляю.
Что было отвечать ему? Если человек не хочет быть воспитателем, уговаривать его не нужно. А уговаривать этого, что стоял передо мной, в слишком длинных, неряшливо подвернутых брюках, в пиджаке с чужого плеча, и, внушительно оттопырив нижнюю губу, смотрел на меня мутными, ленивыми глазками... Нет, уговаривать его незачем. А в гороно объясню, Зимин поймет.
Щуров правильно расценил мое молчание.
- Честь имею, - сказал он.
- Прощайте.
Некоторая муть от разговора с Щуровым все же засела в душе. И когда, уже на ночь глядя, в мою комнату вошла Екатерина Ивановна Артемьева, усталая, с чемоданом в руках, и чуть не с порога заявила: "Выгоните в дверь - войду в окно", - я попросту очень обрадовался, словно темной ночью на незнакомой дороге кто-то засветил мне фонарик. Может быть, только теперь, в эту ветреную и холодную мартовскую ночь, я по-настоящему помял то, что сказал мне на прощанье Антон Семенович. Я работал с ним вместе и помогал ему как только мог. Но я всегда полагался на его слово. Его мысли были для меня неоспоримы, его находки - самыми лучшими. А сейчас я сам за старшего.
6. И СНОВА НАСТАЛО УТРО
Первый, кого я увидел утром, был Сергей Стеклов.
- Все в порядке? - спросил я.
- Часы целы, вот они, - простодушно ответил он.
Я в упор посмотрел на него и пожал плечами.
Он густо покраснел.
- В детдоме все в порядке, Семен Афанасьевич. И... и пришел Подсолнушкин.
- Это кто же?
- Наш. Воспитанник. Мы еще вам говорили - его Тимофей слушается. Вот он идет!
Я ожидал увидеть взрослого парня, силача. Но от будки к нам шел маленький, узкоплечий подросток - шел не спеша, руки в карманы, независимо поглядывая по сторонам.
- Здравствуй, - сказал я.
- Здравствуйте, коли не шутите, - неторопливо и с достоинством ответил Подсолнушкин.
- Как же ты оставляешь дом, если знаешь, что без тебя на Тимофея нет управы? Вот он тут вчера вырвался, мог кого-нибудь поддеть на рога.
Я застал его врасплох. Он ждал выговора за самовольную отлучку, и весь его вид поначалу говорил: "Я сам себе хозяин и сумею за себя постоять". И вдруг - Тимофей... Подсолнушкин смотрел растерянно, и я не дал ему опомниться:
- Ну, вот что: скорей умойся, позавтракай, и пойдем с тобой к Тимофею. Ты в какой спальне?.. Значит, у Жукова. Отбери там двоих понадежнее себе в помощь - надо сарай привести в порядок. Кстати, где ж ты был эти два дня? Я тебя еще не видел здесь.
Подсолнушкин кашлянул.
- У меня... гм... - Он явно придумывал, чем бы объяснить свою отлучку. - Я у тетки был... хотел там остаться...
- И что же?
Дальше пошла чистая правда:
- Я на рынке Нарышкина встретил... Он говорит: "В детдоме все вверх дном!" Я и решил поглядеть.
- Это ты правильно решил. Ну-ка, Сергей, давай сигнал на подъем!
Раздался дробный, прерывистый звон колокольчика. Он дребезжал, всхлипывал, захлебывался все на одной и той же высокой ноте. "Экая музыка! с досадой подумал я. - Надо скорее горн".
На кухне уже разведен был веселый огонь, и лицо Антонины Григорьевны показалось мне не таким суровым, как вчера.
- Екатерина Ивановна уже на ногах. В корпусе. Чуть свет встала, сообщила она, поздоровавшись со мной.
Все было как вчера - и все было совсем иначе. Вчерашнее утро они начинали, с любопытством ожидая, что с ними будет. Они привыкли: кто-то что-то с ними делает, а они либо кое-как подчиняются, либо увиливают, а то и бунтуют понемногу. Сегодня они просыпались с сознанием, что у них есть начатые и неоконченные дела: Жуков еще накануне знал, что его отряд дежурит в столовой и на кухне, отряд Королева должен был убрать двор, отряду Колышкина поручили привести в порядок клуб.
Любопытно было видеть, как встретили ребята Екатерину Ивановну. Собственно, трудно назвать это встречей. "Ка-те-ри-на Иван-на!" - только и произнес нараспев Петька, но вложил он в эти два слова очень много. "Как хорошо, что вы приехали! А мы уж думали, вы не вернетесь!" - с несомненностью разобрал я в этом приветствии. Тут были и радость, и удивление, и что-то еще, чему не сразу подберешь название. Старшие, видно, мало знали ее, но ребята лет десяти-одиннадцати, должно быть, сразу чувствовали в ней то, чего им давно не хватало.
Вася Лобов ходил за ней по пятам и, размахивая руками, горячо, хоть и довольно невнятно, объяснял:
- Я ничего не жабыл, Екателина Ивановна. Я повтолял. Пошлушайте...
- Вы ведь работали здесь меньше месяца? - спросил я Артемьеву.
- Ровно двадцать четыре дня, - ответила она.
"Много, оказывается, может человек посеять за двадцать четыре дня", подумал я, глядя ей вслед.
- Это хорошо, что приехала Екатерина Ивановна, - сказал Король. - Но только она для маленьких ребят. А для больших...- Он с сомнением покачал головой и закончил осторожно, стараясь никого не обидеть: - Для больших это дело несерьезное.
- Нет, я с тобой не согласен, - ответил я. - Это для всех нас очень хорошо.
В середине дня произошли два события. Первое было приятное: из Ленинграда приехал Алексей Саввич. О нем уже успел сказать инспектор Зимин: "Даем вам преподавателя по труду - век будете благодарны. В прошлом путиловский рабочий, давно связан со школой... Одним словом - находка. Как видите, что обещал - исполняю!"