За спиной его возникло движение. Датинуш, обернувшись, увидел, что к нему приближается дочь. Глаза ее были опущены, но маленькая корона на голове посверкивала вызывающе ярко.
— Отец мой, — сказала она полушепотом, — я очень огорчена тем, что оскорбила тебя. Только любовь к нашему княжеству вынудила меня так забыться. Я, видимо, слишком еще молода, чтобы постичь всю глубину твоей мудрости, и собираюсь в ночных бдениях умолять богов вразумить меня, удерживая от недостойных порывов.
Прекрасная речь, подумал раджа. И хорошо составленная. Сколько же времени она над ней прокорпела? Он улыбнулся в ответ.
— Дитя мое, я вижу в тебе не только дочь, но и сына. Бремя власти, когда я уйду в другой мир, опустится на твои хрупкие плечи. Отдаю должное твоему стремлению себя обуздать и не сомневаюсь, что оно в скором времени приведет тебя к душевному равновесию… А бдения его закрепят, — добавил он после взвешенной паузы, словно бы понадобившейся ему для раздумья. — Возьми подушку и сядь рядом со мной, дабы полюбоваться на танец и поразмыслить об откровениях, в нем заключенных.
Освобождая место для Тамазрайши, раджа сдвинулся в сторону и откинулся на подушки, показывая тем самым, что все сомнения в отношении дочери в нем улеглись, хотя это было не так.
Абшелам, указав на тоненькую фигурку, появившуюся на помосте, мечтательно улыбнулся:
— Вот та особа, с которой тебе придется иметь дело, Джелаль-им-аль, но, к моей радости, без меня, если на то будет воля Аллаха.
Джелаль-им-аль Закатим внимательно посмотрел на княжну.
— Прекрасное создание, — спокойно откликнулся он.
— Прекрасное, но, если верить слухам, коварнее кобры. Говорят, эта девушка поклоняется Кали, причем самой темной из ее ипостасей, а еще слышно, что она подстрекает горячие головы к открытому выступлению против султана. — Посол отвернулся от возвышения и перешел на шепот: — Рабов, ее окружающих, подкупить невозможно, настолько страшит их гнев госпожи.
— Вправду страшит или они просто преданы ей? Ведь княжна так прелестна.
— Рабы втихомолку судачат о молодых невольниках, до смерти ею запоротых в ходе ночных ритуалов. — Абшелам скептически склонил голову набок. — Правда, в это не очень-то верится. Придворной челяди свойственно распускать о своих господах самые невероятные слухи, да и ее отец не допустил бы такого. Он человек благодушный и склонный к созерцательной к жизни. Нам следует лишь приветствовать в нем подобную склонность и делать все возможное, чтобы он ее не утратил.
Джелаль-им-аль чуть было не хохотнул, но вовремя одернул себя. Верх неприличия — хихикать в присутствии старших. Фруктовый сок на меду, который он беспрестанно потягивал из тыквенной, оплетенной кожей бутылки, слегка забродил и ударял в голову. Юноша, сам не подозревая о том, был немного навеселе, а потому не удержался от шутки.
— Хорошо бы наставить его на путь, ведущий к отказу от плотских услад, а затем и от всего земного. Разумеется, в пользу султана, — беспечным тоном добавил он.
Абшелам нахмурился.
— Такими вещами не шутят. Ведь мы с тобой и находимся здесь именно для того, чтобы княжество перешло в полное подчинение Дели еще до рождения первенца Тамазрайши.
— Почему бы в таком случае не предложить ей в мужья одного из сыновей нашего повелителя, да хранит его милостивый Аллах?
Джелаль-им-аль снова взглянул на девушку, сидящую рядом с раджой, и по спине его пробежали мурашки. Что за чушь, сказал он себе, мусульманам несвойственно испытывать страх перед неверными, поклоняющимися ложным кумирам. Но факт оставался фактом. В безветренный, жаркий, клонившийся к душному вечеру день его вдруг охватила холодная дрожь.
— Слишком прямолинейное решение, юноша, — покачал головой Абшелам. — И далеко не самое мудрое. Любому слабоумному стало бы ясно, к чьей выгоде это ведет. Да и наш благодушный раджа тут же бы показал свой норов. Действовать надо гораздо тоньше. Существуют еще ведь и княжичи местных племен, чьи отцы тайно преданы Дели. Попробуем-ка женить одного из них на сиятельной Тамазрайши и посмотрим, что из этого выйдет. — Посол перевел взор на танцовщиков. Те, разбившись на пары, рьяно изображали совокупление Шивы с Парвати, от которого двигались горы и сотрясалась земля. — Похотливый народец, — пробормотал он себе под нос.