После полуночи они снова двинулись в путь, мало-помалу выбираясь из горной теснины. Дорога постепенно расширилась и пошла под уклон. Сен-Жермен постоянно окидывал окрестности взором, но никакого движения в округе не наблюдалось. Однажды ему показалось, что вдали замерцал костер пастухов, но дорога сделала поворот, и пастушья стоянка исчезла из виду.
Рассвет застал их возле реки, веками прокладывавшей в горах свое русло. Мостик, переброшенный через стремнину, висел на хлипких веревках, он раскачивался и надсадно скрипел, но пони уверенно пошли по настилу.
Минуя середину моста, Сен-Жермен не удержался и глянул вниз. Брызги от бурунов образовывали над потоком постоянно висящую дымку, ослепительно ярко сиявшую в рассветных лучах. Голова его закружилась, но прослойка карпатской земли в подошвах и каблуках вновь послужила ему надежной защитой. Он справился с приступом и движением ног понудил своего пони двигаться побыстрее.
Какой-то старик в бесформенном одеянии уже поджидал их на другом берегу, сжимая в дрожащих руках миску для подаяний. Но вместо того чтобы протянуть ее, он вдруг съежился, словно стараясь сделаться незаметным, и оставался в униженной позе, пока мимо него не прошествовал весь караван.
— Что ты о нем думаешь? — спросил по-гречески Сен-Жермен, оборачиваясь к Руджиеро.
— Ничего. Он ведь монах, а монахи — странные люди. Возможно, подобное отношение к проезжающим — часть неизвестного нам ритуала. — На деле слугу тоже встревожило необычное поведение нищего, но он не решился об этом сказать.
— Ты не запомнил, какого цвета его балахон? — спросил Сен-Жермен несколько позже.
— Не могу точно сказать. Желтовато-серого, что ли.
— Мне тоже так показалось. — Сен-Жермен оглянулся: их никто не преследовал, однако на сердце его сделалось неспокойно, а в мыслях вдруг воцарился полнейший сумбур. Он попытался себя убедить, что это смятение вызвано продвижением по неведомой территории, а вовсе не странным поведением нищего.
Часа через два они спешились у придорожного ручейка.
— Что это? — спросил Руджиеро, указывая на круглые башенки, высящиеся над лениво журчащей водой.
— Не знаю, — сказал Сен-Жермен. Узкие, остроконечные, высотой в два человеческих роста башенки походили одна на другую, словно их выточили на гигантском станке по единому образцу. Он пошел было к ним, но, ощутив гнилостный запах, остановился. — Руджиеро, я думаю, нам лучше убраться отсюда.
Глаза Руджиеро расширились.
— Почему?
Ответ хозяина был уклончив:
— Здесь сильно попахивает мертвечиной… залежавшейся, надо сказать. Эти башенки, может статься, вознесены как предупреждающий знак, что чего-то здесь делать нельзя, например пить эту воду. — Сен-Жермен поймал за узду сходящего к ручейку пони. — Похоже, так все и обстоит. Уедем отсюда. Найдутся еще и другие ручьи. — Усаживаясь в седло, он добавил: — Неплохо, конечно, передохнуть, но мы это сделаем дальше.
Руджиеро пришлось прикрикнуть на истомленных жаждой животных. Наконец караван тронулся с места и двинулся дальше — по то ли дороге, то ли тропе, слегка припорошенной снежной крупкой.
Солнце подбиралось к зениту, когда впереди показалась развилка. Оба пути были одинаково торными.
— Куда мы теперь? — спросил Руджиеро, склонив голову набок.
— Не знаю, — сказал Сен-Жермен. Он спешился и повел пони к купе деревьев, чернеющих несколько в стороне. — Сначала нужно как следует отдохнуть, а к вечеру тут либо пройдет кто-нибудь знающий эту местность, либо нам придется выбрать дорогу самим.
Слуга, кивнув, пошел осмотреться. Сен-Жермен привязал свою маленькую лошадку к разлапистой низкорослой сосне и занялся остальными животными. Те стояли, понурив морды, вяло переступая с ноги на ногу. Вернувшийся Руджиеро сказал:
— Тут под деревьями есть сухое местечко. Небольшое, но все-таки лучше, чем ничего.
— Сможем ли мы оттуда следить за дорогой?
— Думаю, да. — Слуга уже перетряхивал торбы для корма. — Эти животные изумляют меня.
Сен-Жермен огладил шею ближайшего пони.
— Они и вправду выносливы, но сейчас нуждаются в отдыхе. Ночной переход окончательно вымотал их. — Он наклонился, отстегивая подпругу, и вдруг нахмурился. — Надо бы где-нибудь раздобыть новую упряжь. Или найти шорника, способного починить это старье. — Снятое седло полетело в груду других седел. — Есть же тут где-нибудь постоялый двор…