Мы весело проводили время, устраивая шуточные состязания, мне не трудно было учиться у нее. Моя мать была хореографом и много лет работала на телевидении, ставя номера для известных исполнителей. Когда она оставила Альберти и переехала в Ирландию, то открыла свою школу танца. Я как примерная дочь, частенько помогала ей, а иногда и вела уроки, если мать по какой-то причине не могла это делать сама. В итоге, я могла без труда исполнить любое движение, только понаблюдав за другими.
Мне не приходилось пользоваться своим умение на публике. Иногда, правда, мы с Эриком устраивали показательные выступления для друзей.
В то время, когда Эрик только начал работать в модельном бизнесе, он сильно смущался, и вечно не знал, что делать с руками и куда их девать. Я предложила ему учиться танцевать, так он сможет легче освоиться и привыкнуть. Первое время нам обоим было трудно. Спина ужасно болела, Эрик был неуклюж и после очередной репетиции, я находила на своем теле новые синяки, но дело того стоило. Через пару месяцев все находили, что Эрик изменился, стал более пластичным, раскованным и модельеры начинали пристально на него посматривать.
К концу первого года его уже просто рвали на части. Он мотался на показы из страны в стану. За ним вечно тянулись толпы поклонников и поклонниц. Я видела глаза женщин, когда они узнавали о том, что Эрика не интересуют женщины. Что тут скажешь! Мне не раз приходилась утешать молоденьких девчонок, когда после удачного показа они пытались поймать Эрика наедине и предложить провести вместе время.
И вот теперь, этот предмет женского вожделения, лениво слез с табурета и потянувшись, посмотрел на меня и изрек.
- Ну что будем делать? Не пройдет и часа, как мы будем облеплены журналистами как загнанный кабан таксами. – Очень интересное сравнение. Эрик иногда меня поражает своим неординарным мышлением. Очевидно это у него из-за смешения темпераментов, доставшихся от матери итальянки и отца немца. Он мог быть спокойным и упертым, но вдруг вспыхивал как факел и начинал громить все вокруг, а потом снова впадал в меланхоличное настроение вплоть до следующей вспышки.
Обычно период вспышек был, так или иначе, связан со мной. Как, например, когда он взъярился на Жан-Клода, узнав, что кто-то поставил мне метку. Я так и не поняла, что это такое, но Эрик в этих вопросах подкован гораздо лучше меня.
Он был долгое время чем-то вроде закуски у вампира, которого я убила.
Герман был довольно стар для вампира, не так как Жан-Клод или Ашер, но в свои сто с лишним был Мастером. Эрик попал к нему еще совсем молодым. Он был сиротой и поэтому вынужден подчиняться. Вервольфы были животными Германа, и он имел над ними большую власть.
Наверно это был счастливый случай, что именно Эрик остался с ним в ту ночь, когда мы с напарником вторглись в его логово. Вампир только проснулся и был голоден. Его внимание было ослаблено. Эрик решил избавиться от своего хозяина. Он помог мне в самый тяжелый момент. Вот только я замешкалась, разыскивая оружие в темноте.
Это чуть не стоило жизни моему спасителю, вампир чуть не сломал ему шею. Когда я разнесла в дребезги голову вампира, он все еще продолжал сжимать горло вервольфа.
Я пыталась оторвать его руки от мохнатого горла, и была слишком неосторожна, забыла, что это все же не совсем человек. Когтистая лапа оборотня, бившегося в агонии, лишь слегка задела мою спину, но и этого было достаточно. Острые как лезвия когти рассекли кожу и мышцы спины от правого плеча, до середины спины.
Иногда я смотрю на себя в зеркало, и думаю о том, как я смогла пережить то время.
Самым тяжелым был период, когда я начала понемногу двигаться. Боль была адской, я глотала анальгетики только тогда, когда боль становилась особенно сильной.
Из больницы я выбралась, как только врачи убедились, что мне ничего не грозит.
Я написала для комиссии служебный отчет, и вытащила из камеры Эрика, куда его перевели после больницы. Никто не знал, что с ним делать. Сначала решили, что он был сообщником вампира, но после моего отчета отстали от него.
Я увидела его впервые в перерыве между беспамятствами, в которые впадала после приема лекарств. Сэм привел его по моей просьбе. Он стоял такой потерянный и смущенный.
Мама и Сэм хотели забрать меня домой, но я не хотела уезжать из Неаполя.
Эрик как-то нерешительно предложил присмотреть за мной, пока мне не станет легче.
Родители были удивлены, но я почему-то ухватилась за его предложение.
Так он поселился у меня. Ему тяжело приходилось со мной, я не была примерной больной, но со временем все утряслось, и когда я, наконец, смогла работать, мы по молчаливому согласию продолжали жить вместе.