— Так будет, — подтвердил Бобаджанов. И спросил: — Откуда вы знаете таджикский язык?
— Ну, это громко сказано, — улыбнулся лейтенант. — Язык вашего народа я, к сожалению, не знаю. А что значит «мирзо» по-русски, знаю. Со мной учился Мирзо из Нурека. Знаете такой город?
— Обязательно знаю. Нурек на Вахше — горная река, быстрая, как молния.
Киселев рассмеялся:
— Это уж точно — как молния. Нурек ваш знаю. И Вахш тоже знаю. В переводе на русский язык «вахш» будет «дикий». Так?
— Да, дикий.
Киселев, не пряча улыбки, сказал серьезно, уверенно:
— Вот увидите: после войны на Вахше построят такую гидроэлектростанцию, что энергии хватит всем среднеазиатским республикам.
— Далеко смотрите, товарищ гвардии лейтенант, — сказал Мирзо.
Ему было приятно говорить с этим человеком. А Киселев вслух помечтал и о том, какой будет после войны этот край, где они воюют, — Украина.
— Хорошо, Мирзо. Давайте вот о чем поговорим, — сказал Киселев, переходя на другую тему. — Вы — агитатор и должны стать не только опорой командира взвода в разучивании гимна, но и душой, запевалой этого дела. А дело это политически важное. И кто, кроме вас, поможет воинам нерусских национальностей? Сколько их у вас во взводе?
— Одиннадцать человек, — ответил Бобаджанов.
— Сегодня еще двое прибыли, — уточнил Дронов.
— Видите, работы прибавляется. Между прочим, в полках дивизии идет соревнование: кто быстрей разучит гимн. Включайтесь и вы.
Дронов спросил:
— Текст гимна у нас есть, разучиваем. А как с мелодией? Ни нот нет, ни музыкантов. А гимн ведь надо петь…
Киселев согласился:
— Правильно говорите. Такой вопрос сейчас задают все. К сожалению, нот пока мало, музыкантов в дивизии тоже — раз, два и обчелся. В каждый взвод не пришлешь. Политотдел дал указание редактору газеты отпечатать гимн с нотами. Но в типографии нет шрифта, чтоб ноты печатать. Это ведь не буквы, а особые знаки.
— Ну да. Скрипичный ключ, бемоль, бекар, диез…
Дронов сыпал мудреной терминологией, словно из пулемета.
— Вы что, разбираетесь в нотах?
— Немного увлекался музыкой перед войной, — признался младший лейтенант.
— Да, чем мы только не увлекались до войны… — Киселев провел руками по ремням портупеи, затем вынул правую руку из-под ремня и положил ее Дронову на плечо. — Я вот на истории древних славян был помешан. Да и сейчас в душе историк. А история делается здесь, на войне, нами делается. А насчет нот вот что скажу. Ищем в дивизии умельца, кто бы смог вырезать нотные знаки. Сделать их надо для типографии — вот задача. У вас во взводе, случайно, нет такого мастера?
Дронов подумал и сказал:
— Разве самому попробовать?
Юрий до войны увлекался резьбой по дереву. Кое-что получалось. Правда, подзабылось это ремесло, да и инструмент нужен. Эти сомнения он и высказал Киселеву. Тот успокоил:
— Не турбуйся, как говорят украинцы. Найдем инструмент. По хатам поищем. Другой вопрос: из какого материала вырезать? Из дерева не пойдет?
Дронов усмехнулся:
— Дерево не годится. Слабый материал, не выдержит.
— А резина?
— Резина получше. Штампики всякие из резины вырезают. Но для типографского дела и резина не подходит. В типографии должен быть линолеум. Вот это материал!
— Хорошо, изучим этот вопрос. Если найдется линолеум, придем к вам за помощью.
Но, видно, не нашли линолеума. Ноты в газете так и не появились.
— Ничего, и так разучим, — говорил товарищам Мирзо.
Как агитатор, он помогал бойцам в разучивании слов гимна. Сам уже выучил, а вот другие не успевали.
— Барот, как у тебя с гимном? Получается? — спросил как-то солдата-узбека Юлдашева.
— Учу мал-мало.
— Ну-ка прочитай.
— Слушай, как читать, про себя?
— Вслух читай.
Юлдашев стал читать:
— «Союз нерушимый республик свободных…»
— Так, молодец, Барот, — похвалил товарища Мирзо. — А слова эти понимаешь? Знаешь, что такое «союз нерушимый»?
Юлдашев еще больше сузил глаза, словно запрятал в них хитринку.
— Как не знать? — оживился он. — Я так понимаю: мой Узбекистан, твой Таджикистан, Россия командира нашего взвода Дронова — все одна семья, один кулак, и этот кулак бьет фашистов.
— Правильно понимаешь. Читай дальше.
А дальше Юлдашев забыл, слова вылетели из головы. Мирзо спросил:
— Барот, хотира бар?[2]
— Бар, бар, — заговорил Юлдашев, обрадовавшись родной речи.
— А может, жок[3]? Учи как следует. Постарайся, Барот. Завтра на построении будем петь гимн всем взводом. А ты еще слов не знаешь. Товарищей не подведи.