— Эх, бедняга! — пожалел Сергей Васильевич.
— Видать, скрал где-то, сопрятался сюда да уж и есть не мог, — сказал Федор. — А детина рослый был, гвардеец…
— Ищи другую, Кузьма, — велел Непейцын. — Кабы не видеть — иное дело, а так век он с нами ездить станет…
— Эка незадача! — пожалел кучер. — Мне б, дураку, ее зараньше оглядеть…
Через день он сыскал коляску, как и первая, вероятно оставленную французским офицером, и в ней Непейцын со своими людьми и багажом 23 декабря выехал из Вильно.
Полк оказался действительно во многом не похож на все части, которые до того наблюдал Сергей Васильевич Это стало открываться с самого выступления в поход, начиная с внешнего вида солдат. Конечно, Непейцын знал, что при наборах и в рекрутских депо идет тщательное распределение людей. В кирасиры и гренадеры отбирают рослых и сильных, в егеря и гусары — небольших и проворных, в драгуны и мушкетеры — среднего роста и крепких статей, а для гвардии снимают самые сливки народа и в Петербурге по полкам сортируют, чтобы в каждом был свой цвет волос и глаз. Непейцын слышал обо всем этом, но теперь впервые увидел близко гвардейский полк из самых заслуженных, да еще подшефный нонешнему императору со времени, когда был наследником. Все солдаты оказались шатены, голубоглазые, пропорционально сложенные и ростом не меньше двух аршин десяти вершков[29].
Но не только эти особенности отличали семеновцев хотя бы от их однобригадников — преображенцев, русоволосых, с карими глазами. Было в них еще некое спокойное достоинство, приветливость без угодливости, расторопность без суетливости. Будто особая и по внутреннему складу людская порода собралась в этом полку. Сергей Васильевич знал, что на походе и в боевой обстановке обращение начальников с солдатами смягчается, раз тогда отпадает строевая муштра — главная статья, вызывающая брань и побои. Но как в давнюю войну своей молодости, так и в эту у драгун, егерей и в других виденных частях он много раз слышал ругань, угрозу «всыпать», видел и кулак, гуляющий по солдатским безответным скулам. Да что греха таить — сам Сергей Васильевич считанные разы стукнул по солдатской шее, но крепким словом многожды пробирал солдат и своих дворовых, ежели обнаруживал их провинности. А в Семеновском полку с первых дней заметил, что офицеры почти не повышали голоса, не рукоприкладствовали и одергивали «ретивых» фельдфебелей и унтеров.
На походе проявилась еще одна особенность семеновского уклада. В военное время пехотным офицерам любого чина разрешалось ехать верхом, и в гвардейских полках, конечно, все имели верховых лошадей. Но даже генерал Потемкин и батальонные командиры ежедневно шли не одну версту пешком, не говоря о субалтернах, которые зачастую делали целые переходы в ногу со своими взводами. И при этом слушали разговоры солдат, вступали в них, смеялись солдатским шуткам, подтягивали их песням. Немало удивило Сергея Васильевича и то, что подпрапорщики — юноши из аристократических семей, говорившие на нескольких языках, читавшие на биваках Стерна и Шатобриана, которых завтра ждало производство в офицеры, — не брезговали есть из солдатского котла и спать между солдатами. О том, как устраивался такой ночлег на снегу, сообщил своему барину совавший всюду нос Федор.
— Сымают всем зводом шинеля, — рассказывал он, — стелют наземь половину, потом кладутся все на правый бок тесным тесно, а другой половиной укрываются. И тепло, все говорят, как одну к другой шинеля пристегнуты. Чисто обчее одеяло на целой звод. На всех, конечно, фуражные шапки, под ухи ранцы подкладены. И тут же кивера, ровно куличи, в головах стоят. Я одного унтера спросил: «Никак, князь Щербатов с вами легши и другие подпрапорщики?» А он в ответ, что когда ночевка в поле придется, то и господа, которые уже в офицеры вышли, к своим зводам в тепло лечь норовят. Потом еще рассказал, как на переходе, где — не припомню, когда в самый жар по сорок верст за день шли, так все офицерские лошади ранцы тех солдат везли, которые ослабли. Зато и отсталых у нас, говорит, вовсе не было, не то что в других полках…
Но более всего, пожалуй, удивляли и занимали Непейцына разговоры офицеров. До сих пор он считал безусловной истиной сказанное Властовым при производстве в генералы, что каждый носящий эполеты законно стремится к следующему чину. Это подтверждало слышанное от офицеров всех родов войск. Может быть, и в Семеновском полку кто-то мечтал о наградах по службе, но речи об этом не заводили. Говорили о том, как бедно живут крестьяне в литовских деревнях, какова будет судьба Польши, раз Наполеон лишился прежнего могущества, поднимутся ли против него народы Европы. И так же часто о музыке, о театре, о прочтенных книгах…