— Я тоже слышал, — кивнул Чичерин. — Но представьте, как сердце сжималось хоронить людей, от горячки или поноса погибших, когда могли в бою с пользой для отечества помереть.
Когда гости ушли, Федор сказал:
— Небось Михельсонов барин в ополчение не пошел.
— А ты почем знаешь? — удивился Непейцын.
— Как же-с! Через Невель когда ехал, псарей его видел, которых в солдаты сдавать прислал, таково его ругали…
Через день Якушкин привел к Сергею Васильевичу заехавшего на их бивак Паренсова, одетого во все новое — от шляпы до сапог.
— Здравствуйте, дорогой штабс-капитан! — обрадовался Сергей Васильевич. — Каким вы франтом!
— Поздравьте его капитаном, господин полковник, и с тем еще, что от отца зависеть больше не будет, — сказал Якушкин.
— Неужто батюшка ваш скончался?
— Что с ним в Костроме сделается? — отозвался Паренсов. — А, к печали моей, убили под Вязьмой двоюродного брата, офицера пехотного Вот тетка, вдова, в горе, детей более не имея, и отказала мне все, что муж ее, чиновник, наворовал, путь обогащения сейчас обычный. За убитых отцов дети раньше срока наследуют, после братьев сестры невестами выгодными становятся. Посоветуйте, кому мне завещать, чтоб папеньке не досталось?
— Ну, зачем так мрачно? — возразил Непейцын — Лучше расскажите, что о друге моем Егоре Ивановиче слышали?
— У него все ладно, а вот в другой бригаде ихней дивизии противное совести случилось… У вас-то в гвардии, на глазах государя, и поставка продовольствия порядочная, а там на неделе шестерых солдат расстреляли за грабеж. Свели корову — да в котел. Скота месяц не пригоняли, на каше да на сухарях люди измаялись. Благородно выражаясь — оборотный лик войны… А один из казненных, заслуженный унтер, кавалер знака отличия, все повторял, что не для себя, для роты радел… Словом, с тех пор никак не разберусь, кого расстреливать нужно, — закончил Паренсов.
Якушкин слегка откашлялся и продекламировал:
— Опять Шиллер? — спросил Непейцын. — Переведите, Иван Дмитриевич, я по-немецки двадцать слов знаю.
Якушкин перевел и добавил:
— Поэт не воевал, а как все верно!..
— Именно Шиллер пишет, — отозвался Паренсов, — что в сих краях в Тридцатилетнюю войну население в десять раз уменьшилось.
— Вот и утешайтесь, что хоть такого теперь нет, — посоветовал Сергей Васильевич.
Вечером, раздевая барина ко сну, Федор сказал, видимо вспомнив этот разговор:
— Правда, не нашего полку а бывает, что и грабят мужиков здешних.
— От кого же знаешь?
— Намедни хозяин один жаловался — половину гусей у него перекрали. А поймал одного, так тесаком пригрозился…
— А ты чего с немцами знакомство свел? — внимательно посмотрел Сергей Васильевич. — Нет ли дочки? Эльзы какой-нибудь?
— Как в воду смотрели, Эльза и есть! — сознался Федор.
— Гляди, за нее бока крепче, чем за гуся, наломают, — сказал Непейцын. — Уймись до греха. Ты ведь тесаком не погрозишь…
В конце июля Сергей Васильевич с Краснокутским поехали верхами к замку Петерсвальде, в котором во время перемирия жил император Александр. Замок был только что освобожден, и многие офицеры спешили взглянуть на его расположение, пройтись по парку, куда недавно впускали только штабных. Краснокутский не раз стоял здесь в карауле и вызвался сопровождать Непейцына. Ехали больше шагом, расстояние было невелико, а вечер красив и мягок.
— Юноши могут радоваться началу военных действий, — сказал Краснокутский, когда проехали лагерь. — Но новая схватка будет не менее ожесточенна, чем в России. Присоединение к нам Австрии говорит только, что политики не считают Наполеона способным победить… — Лошадь штабс-капитана испугалась низко пролетевшей птицы, заиграла, и он, затянув поводья, не закончил фразу.
— Но тем упорней будет он сражаться? — договорил Непейцын.
— Вот именно. Считают, что не дело офицера рассуждать, — сказал Краснокутский. — Но перед такой решающей кампанией можно ли не думать, к чему придет мир, если разобьем Наполеона.
— Как — к чему? К освобождению народов Европы от его ига и от непрерывных войн, которые он вел, — ответил Непейцын.
— Верно, — кивнул штабс-капитан. — Но разве не важно, какое правление, свергнув Наполеона, установят победители во Франции?
— Никогда не думал об том, — сознался Сергей Васильевич.
31
Пламенем вспыхнем, потоком нахлынем,
Сзади нас нет ни кола, ни двора,
Все разорим, истребим, опрокинем,
А потому, что такая пора,
Дело военное, пахнет добычей.