— Я вам, товарищи, сейчас покажу один документик, — обращаясь к Лебедеву и Флоринскому, сказал комиссар. Он вынул из бокового кармана небольшую бумажку и с особой осторожностью развернул ее. — Слушайте: «Заявление. В партию коммунистов большевиков. Когда народ мой исходит слезами и захлебывается кровью, мне нельзя быть беспартийным большевиком». — Комиссар читал заявление с заметным волнением. Помедлив, он спросил: — А чем написано заявление? Собственной кровью. — Помолчал. — Я уже беседовал с этим бойцом. Много прекрасного на этом свете, но из всех совершеннейших явлений самое чудесное — человек. «Человек — это звучит гордо», — сказал Горький. Иван Петрович, вы прочитали его рассказ «Маленькая»?
Флоринский смутился.
— Начал, товарищ комиссар, но, видите ли, обстановка, — извиняющимся тоном ответил начальник штаба.
— Потому-то я и просил прочесть «Маленькую». Чтения на пять-семь минут, а ума там на целый свет. И главное, о человеке. О простом неграмотном русском человеке. Поразительно верно схвачено. Вы, товарищ Лебедев, этот рассказ читали?
— Да, — ответил Лебедев. Ему уже нравился комиссар. И какие-то невидимые нити протянулись к нему. — Старики — муж и жена — идут по обету за тысячу верст помолиться за чужую девушку.
— Удивительно трогательный рассказ, — восхищенно произнес комиссар. — Настоящая горьковская вещь. — Согнал с лица легкое раздумье, заговорил деловым тоном: — Вы, товарищ комбат, не обратили внимания на пианино, что стоит в подвале пулеметной роты? Я приказал политруку поберечь инструмент. Хочу клуб-блиндаж для бойцов оборудовать. Как по-вашему — стоящее это дело?
Лебедев улыбнулся, вспомнив сказанную полковником фразу: «Новинка комиссара».
— Не разделяете? Напрасно. Бойцам это нужно.
— Почему же нет? Я просто вспомнил полковника, — ответил Лебедев.
— А-а, — рассмеялся комиссар. — Мы его завербуем в свою батальонную самодеятельность. Выберем потише вечерок и зададим солдатский бал на страх врагам. Мне по душе ваши приказания насчет батальона-невидимки. Я уже беседовал с политруком и на этот счет. — Поднялся и, потягиваясь, сказал: — Ну что же, товарищи, вы как хотите, а я сосну часок.
— Ложись, комиссар, ложись, — с искренним уважением проговорил Лебедев.
— Чертовски хочется разуться, лечь на свежую постель и захрапеть на целую неделю, — мечтательно сказал комиссар, укладываясь на обожженную койку.
Лебедев подошел к телефону. Вызвал командира пулеметной роты.
— Что у вас там?.. Все спокойно? Относительно? А выходы из левого пробиты? Не мешкайте. Завтра получите колючую проволоку. Но вы полагайтесь на свои силы, на собственное разумение. Кирпича и железа вам не занимать. Быстрее кройте траншеи. Все. — Лебедев подошел к столу, задумался. Ему хотелось создать систему обороны своего участка как можно прочнее и надежней. Он спросил Флоринского:
— Иван Петрович, вы любите свой батальон?
Флоринский удивленно глянул на комбата.
— Люблю и стремлюсь к тому, чтобы наш батальон был первым в нашей дивизии. И он, скажу вам, не из последних, — с удовольствием похвалился начальник штаба.
— Этого мало, Иван Петрович. Быть первым — желание каждого офицера или, по крайней мере, большинства командиров. Надо быть ревнивым. Ревнивым в самом хорошем смысле этого слова. — Он подошел к столу, освободил место для бумаг.
Телефонист что-то шепнул Флоринскому, и тот взволнованно доложил комбату, что третья рота не отвечает. Обрыв линии.
Послышалась густая дробь автоматов и взрывы ручных гранат. Лебедев схватил автомат.
— В ружье! — скомандовал комбат. — Товарищ начштаба, оставайтесь. Остальные — за мной!
И штаб разом опустел. Вскочил и комиссар.
— Что случилось? — спросил он.
— Немцы, товарищ комиссар.
Комиссар схватил автомат и выбежал из блиндажа.
Атаку отбили коротким ударом. А спустя часа два Лебедева пригласил к себе Елин. Полковник был строг и чем-то рассержен.
— Скажите, сколько мне потребуется батальонных, если каждый будет ходить в атаку? — сухо выговорил полковник. Потом долго молчал. Ему не хотелось обижать Лебедева, но и не заметить для порядка этот случай тоже считал невозможным. — Ладно, — махнул он рукой и этим, собственно, дал понять, что разговор переходит на мирный лад.