— И что же ты ему ответил? Любопытно послушать, что думают наши дети.
— То же думают, что и наши отцы. Я, папа, хорошо помню твои слова, сказанные однажды.
— Какие, Алеша?
— Ты мне сказал: «Алеша, голос у нас у всех один — голос большевиков. И дорога у нас у всех одна — столбовая, коммунистическая».
— Да, я это говорил. И вспоминаю даже место и время нашего разговора. Это было два года тому назад, когда у нас был праздничный обед по случаю твоего отличного окончания шестого класса. На обеде, кроме наших, дедушки и бабушки, были твои школьные друзья.
Во вражеской стороне взвилась и загорелась яркая ракета. Лебедев остановился, выждал минуту-другую и, не усмотрев ничего подозрительного со стороны противника, спокойно сказал:
— Случайная. — Немного помолчав, перевел разговор на родную и близкую тему. — А дом наш, Алеша, сгорел, — с тихой жалостью и грустью промолвил он.
— Я знаю, папа. Его можно посмотреть?
По молчаливому согласию они свернули в главный ход сообщения и по нему подошли к своему дому, обороняемому пулеметной ротой. Дома, собственно, уже не было. Мрачно стояла в рваных пробоинах обезображенная стена, холодная и чужая. Другая, фасадная, обрушилась и грудой лежала на фундаментах. В провалы уцелевшей стены виделось зарево отдаленного пожара. Отсветы высвечивали скрюченные лестничные клетки и площадки с навалами битого кирпича.
Отец с сыном долго стояли против своей квартиры, от которой остались жалкие признаки детской комнаты с зловещим окном в мутнокрасном свете. Думал ли Алеша, мыслил ли отец, что все это случится, что все это может стать, что все это обуглится и превратится в пепел? Они смотрели на закопченную стену, за которой еще совсем недавно мирно спали дети. Только чистое и доброе встало перед их глазами; только светлое приходило им на память; только родное и сокровенное волновало их.
— Папа, я хочу посидеть у нашего подъезда.
Они сели на холодную бетонированную ступеньку подъезда, защищенного куском развороченной стены. Перед ними лежал большой темный двор. В дальнем углу темнели столбы снежной горки. Рядом с горкой был турник — от него, кажется, ничего не осталось. Здесь каждый уголок двора памятен Алеше и каждый вершок земли исхожен его босыми ногами.
— Папа, ты о маме что-нибудь знаешь?
Вот чего боялся Лебедев, думая о встрече с Алешей.
— Знаю, Алеша. Наша мама, возможно, жива.
— Мама… жива? — в изумлении подскочил Алеша с холодной ступеньки.
В его словах, произнесенных с необыкновенной глубиной и непосредственностью, было столько счастья и восторга, что ничто другое уже не могло выразить так полно его любви и душевного тепла.
— Я долго сомневался, Алеша, но теперь, кажется, не верить этому невозможно. Будем надеяться, что маму мы найдем.
— Папа… — Алеша кинулся к отцу. — Папа, это верно?
Алеша хотел прямого и определенного ответа. Другой он уже не мог принять ни умом, ни сердцем; иной ответ сразил бы его; от иного ответа Алеша повял и поник бы, как опаленный зноем цветок.
— Мне, Алеша, говорили, что мама искала тебя и Машеньку.
— Искала?..
Отец рассказал Алеше все, что знал о самом дорогом для них человеке. Алеша громко крикнул:
— Жива! Жи-ва-а!
Отец с сыном поднялись и зашагали в обратный путь.
— Ты, Алеша, теперь останешься со мной.
Когда они пришли в блиндаж, начальник штаба доложил Лебедеву, что в районе батальона противник никаких действий не предпринимал, если не считать вылазки на участке третьей роты.
— Хорошо, Иван Петрович. Представляю: мой сын Алеша.
— Ваш сын? — удивился Флоринский. — Вы, Григорий Иванович, не шутите?
— А почему вы сомневаетесь?
— Немного великоват для ваших лет. Скорее всего за брата можно принять.
— Ошибаетесь, Иван Петрович. Мой сын. Будущий географ.
— Прекрасный выбор. Знаете, Григорий Иванович, не обижайтесь на меня, если я скажу, что география — самая лучшая наука. В самом деле: леса и степи, моря и океаны. Ширь, просторы, глубины океанские. А горы? Влезешь на них и полмира видишь.
— Вы, Иван Петрович, стихи не пишете?
— В зеленой молодости пробовал. Первый стих девушка приняла, а второй отвергла, вернула с припиской: «Майков давно умер. Объяснитесь прозой!»
— И вы объяснились?
— И удачно, между прочим. Простите, я забыл вас поздравить с наградой, с повышением в звании. Поздравляю. Искренне, от души.
— Спасибо. Полковник не звонил?
— Никак нет.
Раскрылась дверь, в блиндаж вошел Павел Васильевич. С ним был комиссар. Лебедев, взглянув на Дубкова, шагнул ему навстречу.