Генерал Родимцев полез на самый опасный наблюдательный пункт, оборудованный в мельничной трубе. Труба была в нескольких местах пробита снарядами, и в рваных дырах свистел пронизывающий ветер. Полковник Елин, опасаясь за жизнь генерала, осторожно сказал:
— Александр Ильич, могут сшибить трубу.
— Трубу? — улыбнувшись, переспросил Родимцев. — А я думал, ты обо мне беспокоишься. Ни черта не сшибут. Промажут.
Чем выше поднимался Родимцев, тем сильнее выл ветер в трубе. Здесь было холодно, и наблюдатели сидели в валенках и полушубках. Отсюда невооруженным глазом можно было видеть заводы, Мамаев курган, Сибирь-гору. Офицер-наблюдатель хотел доложить генералу по форме, но Родимцев, махнув рукой, спросил:
— Холодно?
— Терпимо, товарищ гвардии генерал-майор.
Родимцев подошел к стереотрубе. Перед его глазами лежала мертвая картина застывших нагромождений. Повсюду — камень, железо, баррикады, проволочные заграждения и никакого движения. Лишь ветер колыхал сухой бурьян да покачивал обломанные сучья расщепленных деревьев.
— Вы, товарищ лейтенант, давно здесь?
— Почти сутки, товарищ генерал.
— И за это время ничего не заметили?
— Собака выскочила из немецкого блиндажа и понеслась в нашу сторону.
— Это я знаю. Собаку поймали. Записочку принесла от немцев. Предлагают сдаваться.
Спустившись с наблюдательного пункта, генерал сказал Елину:
— Не спать, Иван Павлыч. И даже не дремать.
Не успел Родимцев появиться в своем штабе, как его вызвал к себе командующий армией генерал-лейтенант Чуйков.
По внешнему складу командующий был из тех генералов, которых не замаскируешь никакой одеждой— они всегда будут выглядеть солдатами в самом лучшем смысле этого слова. Взгляд у него прямой и суроватый. Но все его подчиненные, солдаты и офицеры, знали, что за этой суровостью стоит человек большой души, смелый и решительный, но не безрассудный, твердый и настойчивый, без упрямства, требовательный, без тщеславия. Он не дергал командиров дивизий и без нужды не вмешивался в их дела. Командующий редко вызывал их к себе — чаще сам бывал у них.
Штаб армии со всех сторон обнесен был стеной проволочных заграждений. В этой запрещенной зоне размещались штабные блиндажи, в том числе блиндаж командующего. Блиндаж Чуйкова выглядывал из горы только одним выходом. Другие помещения и службы уходили в глубь глинистой горы. Родимцев давно не был у командующего. Проходя по дощатому настилу, проложенному в тесном коридорчике, ведущем в блиндаж, он не мог не обратить внимания на похлюпывание под ногами грунтовой воды, скопившейся под настилом. В блиндаже командующего сидели и оживленно разговаривали командиры дивизий. Скоро вошел командующий, сопровождаемый начальником штаба Крыловым. Офицеры, как один, поднялись и подтянулись.
— Прошу садиться, — сказал Чуйков. — Докладывайте, Николай Иванович, — обратился он к начальнику штаба, кряжистому генералу средних лет, участнику обороны Одессы и Севастополя. Командующий с начштабом на редкость жили дружно. Крылов, невысокий крепыш с литыми плечами, стриженный под машинку, подошел к оперативной карте, начал докладывать о положении дел на фронтах многих армий, с которыми взаимодействовала армия Чуйкова. Он доложил, что в районе Клетской и Серафимовича положение прочное, войска ведут активную оборону. На левом — Южном, напротив, Степной фронт несколько подвижен и продолжает быть опасным для коммуникаций Сталинградского фронта. Степная армия отступает, противник находится в ста пятидесяти километрах от Астрахани.
— Наши непосредственные соседи, — продолжал Крылов, — справа шестьдесят шестая армия. У нее положение прочное. Более того, она ведет отвлекающие наступательные операции, и не без частных успехов, что значительно облегчает положение нашей армии. Слева, у генерала Шумилова (командующего шестьдесят четвертой), тоже положение прочное. Без помощи Шумилова нам было бы не очень весело. Теперь 6 противнике: достоверно известно, что вражеское командование, пополняя и усиливая свои части, по всем данным готовится к решительному наступлению. Стратегия гитлеровского командования понятна. Захват Сталинграда высвободил бы ему колоссальную армию.
Начальник штаба закончил. Взял слово командующий. Он имел привычку смотреть в глаза своим подчиненным. Чуйков сказал:
— Командующий немецкой армией генерал Паулюс получил от Гитлера еще один приказ, категорический: взять Сталинград. — Чуйков говорил с подчеркнутым нажимом. — А у нас имеется все тот же неизменный приказ: отстоять Сталинград. — Наступила продолжительная пауза, и она по-особому усиливала смысл приказа. Посмотрев в глаза командиров, Чуйков продолжал: — Верховный Главнокомандующий товарищ Сталин просил передать благодарность всем бойцам и командирам нашей армии. И я с величайшей радостью объявляю ее от его имени.