Ага, Джефф, спасибо. Если бы у меня было больше средних пальцев, они все были бы твои.
Короче, он следующий. Сиксгилл-Лживая-Жопа – следующий в списке, он обошел всех остальных. Просто разбейте защитное стекло и передайте мне чертов топорик.
Я больше не хочу сегодня об этом говорить. Я хочу обожраться, обосраться и умереть. Или сначала умереть, а уж потом обосраться. Насколько я знаю, такое бывает. И еще когда рожаешь. Буэ. Ну и мир.
Пятница, 2 февраля
В общем, я попросила новый контракт, прошло ровно три года с тех пор, как я пришла в компанию, – и ровно два года с тех пор, как мне последний раз повышали зарплату. И знаете что? Хотите, может быть, ради прикола попробовать угадать, что сказали Рон и Клавдия?
Они. Сказали. Нет.
Правда, новый контракт я все-таки получила – я еще на год остаюсь ассистентом редакции, с гарантией, при этом я, как следует из текста, «надежный, незаменимый и ценный член нашего коллектива» – но все-таки не настолько ценный, чтобы поднять мне зарплату хоть на один гребаный фунт. Ну потому что им сейчас надо «затянуть пояса».
– Боюсь, наш горшочек с деньгами совсем опустел, – сказал Рон.
И я, вся такая в образе низкооплачиваемой дурищи, просто пошла себе прочь, покачиваясь, как печальная мошонка.
Потому что как-то так вышло, что, несмотря на пальму в горшке за пятьсот фунтов, которую они только что купили для ресепшен, и несмотря на кофемашину за пять штук и гигантскую раму с Ван Гогом на лестничной площадке первого этажа, несмотря на новые ковры и жалюзи, новые шкафчики для документов, новые компьютеры для Рона и Клавдии, пятизвездочные тимбилдинг-бля-выходные в Литам-Сент-Эннс и сумасшедше дорогую рождественскую вечеринку в гольф-клубе (шампанское включено) – несмотря на все это, горшочек, мать его, опустел. Совсем.
Я представила себе Рона и Клавдию в горшочке – в таком, знаете, гигантском котле с кипящим маслом, как в средние века. Вот они висят, привязанные спиной друг к другу, над клокочущей жижей и вопят, и пальцы ног уже касаются кипящей поверхности. И вот их мучительно, дюйм за дюймом, опускают все ниже в обжигающее масло, голая кожа становится все краснее и краснее и потихоньку отстает от плоти, на лице у Клавдии – страшные муки, а Рон потеет, рыдает и молит о пощаде, пока наконец сладкая смерть не избавляет его от страданий.
Да-а, именно так. Боже, я сама СГОРАЮ от желания снова убивать. Сгораю. Почти физически это ощущаю.
Но зато теперь я хотя бы знаю, насколько меня ценит команда «Газетт». Меньше, чем кофемашину. И меньше, чем раму с репродукцией. И даже меньше, чем ублюдочную пальму. Такая несправедливость режет меня, как консервный нож – банку с солониной.
И вишенка на торте: ни о какой журналистской стипендии тоже не может быть и речи. Они, типа, «уже давно кое-кого приметили». Клавдия сказала, что «я напрасно себе что-то нафантазировала» – в конце концов, ведь я всего лишь «ассистент редакции».
Ну, в общем, да, я по-прежнему всего лишь «Абстинент Фекации» – и пребуду им вовек.
М.У.Д.А.К.И.
Как же все несправедливо. Это я должна быть главной в редакции, а не Рон. Это я должна обращаться с людьми, как с дерьмом, а не Клавдия. Я делаю тут почти всю работу. Это должен быть мой за́мок, а их жирные рожи должны быть насажены на длинные колья у главных ворот, чтобы я каждое утро смотрела, задрав голову, на их лица с отпавшими челюстями и просто уссывалась.
Эй Джей сегодня держался со мной прохладно. Думаю, Клавдия прочитала ему лекцию о том, как важно фокусироваться на работе, а не на женщинах, если он хочет от нее хорошее рекомендательное письмо, – а то он и в самом деле многовато времени проводит, нависая над столами сотрудниц, – со всеми трындит, рассказывает про жизнь в Австралии, про то, что на Рождество там всегда жарко, и про то, как он часто ходит серфить со своими друзьями Подзом и Доббо.
Но я знаю, как к нему подступиться. Знаю, как заманить его к моему столу. Возьму и сыграю на нем, как на диджериду [29].
После работы заезжала к маме и папе посмотреть, как там Мадам. Она, скажем так, получше. Сорвала на ней дурное настроение, наверное, зря, ведь она-то в нем не виновата, ну да ладно. Оставила ее безвольной кучей на полу. В доме по-прежнему воняет, так что опять повтыкала везде освежители воздуха.