Есть не хотелось абсолютно, слишком муторно было телу и душе, но крышку она все-таки подняла. При виде угощения с губ сорвался истеричный смешок. Как там сказала венценосная гадина — отправится на башенную площадку сытой и одетой? Что ж, если королева решила накормить ее этим, то одежда точно будет снята с последней столичной нищенки. Маршэль с отвращением посмотрела на бледно-зеленую… кашу? Суп? Жижу? В общем что-то, что нужно есть ложкой. Рядом лежало два ломтя серого, малосъедобного на вид, хлеба. В кувшине, хвала Творцу, оказалась обычная вода, а не помои из ближайшей лужи. Рассмотрев, как следует, все это великолепие Маршэль закрыла крышку и снова направилась к кровати. Удивления она не испытывала, скорее даже разочарование предсказуемостью королевы.
Вечер стремительно приближался к ночи, а Маршэль все сидела на своем узком ложе и бездумно разглядывала темнеющее небо. Сколько у нее было вопросов, сколько догадок, но никто ей не мог дать ответа. Оставалось только додумывать, почему король не отнял ее у матери во младенчестве? Или зачем построил летнюю резиденцию так близко от лесного селения, хранящего его постыдный секрет?
Единственное, в чем Маршэль была уверена так это то, что мама любила ее. И тем больнее было думать, что сейчас она наверняка сходит с ума от бессилия и страха за свое дитя.
Всю ночь Маршэль не сомкнула глаз. Сердце то надрывалось от страха и отчаянья, то замирало, скованное льдом безразличия и усталости. Голова гудела от сотен мыслей, губы были искусаны до кровавых корок, а небо меж тем неотвратимо светлело. И, когда в комнате появилась вчерашняя служанка, всколыхнувшийся по новой ужас перед предстоящим нес в себе крупицу облегчения. Ожидание смерти хуже самой смерти.
Вопреки предположениям, платье ей принесли приличное. Ворох пышных юбок из арахнийского шелка походил на серебристо-серое облако, а лиф был отделан рюшем и мелким агатом.
Разложив платье на единственное кресле по прежнему молчаливая служанка знаками указала ей на ширму в углу, за которой стояла небольшая бадья для водных процедур.
— А по человечески сказать зазорно? — вяло огрызнулась Маршэль. Девушка вздрогнула и опустила голову. Из-под чепчика послышалось тихое мычание. Служанка оказалась немой. Глядя на ссутулившуюся, поникшую фигурку Маршэль почувствовала, как по спине крадется холодок.
— Прости, — голос дрогнул и сорвался на шепот, — я не знала. Не хотела обидеть. Прости.
Служанка посмотрела на нее печально, но все же чуть приподняла уголки бледных губ и кивнула, принимая извинения. Маршэль послушно направилась к бадье и стала раздеваться. Ее любимые штаны из мягкой замши, рубашка, кожаная куртка и высокие сапоги. Все темно-коричневое, не маркое, такой цвет удобен для жителей леса. Ременную перевязь с небольшим кинжалом, подарком дедушки Жана, Ричард отобрал еще в начале путешествия. Обещал вернуть по прибытию. Лжец. Во сколько он оценил ее жизнь? Сотня золотых? Две?
Пока она размышляла, служанка опрокинула в бадью первую пару ведер воды и жестом пригласила Маршэль снять белье и занять свое место в тесной купальне. Помывка прошла быстро и ароматно. Даже слишком. Головная боль только усилилась от того обилия шампуня и притирок, что служанка использовала для купания. Но Маршэль терпела.
Потом настал черед облачения в любезно предоставленный королевой саван. Маршэль отстраненно следила за тем, как служанка одергивает юбки и поправляет длинные, воланистые рукава. Сказать, что было неудобно, значит не сказать ничего. Лиф был слишком глубок, корсет жал, подол волочился по земле. Она боялась сделать шаг, чтобы не запутаться во всем этом ворохе ткани. Но на этом приготовления не закончились.
Усадив ее в освободившееся кресло, девушка занялась прической. Редкозубый, деревянный гребень плавно скользил во все еще влажных прядях. Служанка расчесывала волосы бережно и медленно, словно Маршэль была одной из тех знатных дам, что из-за вырванного волоса прижигают своим горничным пальцы. В иное бы время от таких манипуляций она бы точно сомлела, но сейчас на глаза просились горючие слезы.
Ее матушка — она так любила расчесывать волосы Маршэль утром и перед сном. Длинные, до самой поясницы, они были не просты в уходе, особенно в лесу, но Маршэль и не помышляла просить о стрижке. К тому же, по многочисленным заверениям бабушки и деда, с косой она была ну вылитая мама в юности. И зеркало лишь подтверждала правоту их слов. Темно-ореховые локоны, нежная кожа, свежие, чуть пухлые губы и ямочки на щеках. Только глаза разные. У Хельги они были кошачьи, изумрудно зеленого цвета, а у Маршэль — серые, как небо в пасмурный день. Отцовские.
Девушка сжала кулачки так, что ногти впились в ладони. Мысль о короле вызывала омерзение напополам с разочарованием. Ей не хотелось быть на него похожей ни в чем. Даже самой малюсенькой родинкой, не говоря уж о глазах!
Служанка обеспокоенно замычала, неверно истолковав ее напряжение. Маршэль глубоко вдохнула.
— Все нормально. Только давай поскорее закончим, хорошо?
Участившиеся движения гребня заменили ответ. Ловко сплетя две косицы у висков, служанка сцепила их на затылке, не давая распущенным волосам падать вперед. Просто и без изысков. Никаких диковинных причесок или сложных кос, которые любила плести ей матушка, но не все ли равно?
— Спасибо, — тихо поблагодарила Маршэль. Служанка сделала книксен. Незатейливая благодарность отразилась в волооких глазах девушки искренним недоумением и радостью. Видно слугам во дворце жилось едва ли лучше, чем ей в лесу.
У дверей ожидала стража. Бесстрастные лица воинов казались неживыми. Четким движением взяв ее под руки, воины повели Маршэль на корм древнему, как сама земля, чудищу.
Словно во сне она подымалась по винтовой лестнице, ведущей наверх одной из самых высоких башен. Оттуда дракон забирал плату, а взамен охранял границы королевства. Договор соблюдался неукоснительно и лишь однажды, отец Альрана Справедливого, Франк Хитрый решил обманом подтвердить свое имя. К концу положенного срока вместо золота на жертвеннике лежала латунь, драгоценные камни заменил хрусталь, а серебро оказалось грязным сплавом.
«Много ли понимает летающая тварь в драгоценностях?» — говорил тогда Франк. Совет хором поддерживал своего повелителя. Но как оказалось, дракон понимал много. Нет, он не спалил пол государства и не откусил слишком умную голову короля. К вящему удовольствию Франка дракон просто улетел, ни взяв ничего из платы-пустышки. Народ ликовал и праздновал, восхваляя мудрость своего повелителя. А через год страну ждал страшный неурожай. За ним пришел и его верный спутник голод. И, пока Совет вместе с горе-королем ломали головы, где дешевле и выгодней закупить зерна, в довершении всего начался мор. Да такой, что самые лучшие целители в ужасе разводили руками. Целые деревни за считаные недели превращались в кладбища. Болезнь не щадила никого. Демонов смерти не трогали ни причитания матерей, ни горькие слезы осиротевших малюток. А к границам ослабленного королевства уже слетались стервятники. Сначала робко, а потом все смелее враги прощупывали почву и ожидали завершения болезни.
Первое нападение стало ликованием для захватчиков и страшным сном для Франка. Дракон больше не защищал границы королевства. Огромная черная тень не обрушилась с небес на дерзнувших пройтись огнем и мечем по землям Янарии. А ослабленное войско Франка не сумело дать воинственным соседям достойного отпора. В той страшной схватке король потерял не только часть земель, но и старшего сына. О, как рвал Франк поседевшие волосы со своей умной головы. Как ждал срока выплаты по Договору. Но Дракон не явился на отчаянный зов правителя. И следующие годы Янария пережила воистину чудом. Обескровленная и обгрызенная со всех сторон, страна едва дышала, когда на престол вместо обезумевшего от горя Франка взошел Апьран. Не дожидаясь окончания десяти лет, молодой король дерзнул вызвать обиженного защитника. И к вящей радости людей его просьбы о помощи были услышаны и удовлетворены.