По прибытии на место Достоевский получил арестантскую робу, его обрили и надели кандалы. Брили всех: «…бродягам, срочным, гражданского и военного ведомства спереди полголовы от одного уха до другого, а всегдашним от затылка до лба полголовы с левой стороны»[44]. Делалось это для того, чтобы руководство острога сразу могло различить, к какой категории принадлежит человек: осужденных на какой-либо срок или на пожизненное отбывание. Кандалы сопровождали арестанта везде – работал ли он, шел ли мыться в баню, лежал ли больной в госпитале. Следы от них остались у писателя на всю жизнь. «Кандалы – одно шельмование, стыд и тягость физическая и нравственная»[45]. После двух лет каторги начальник острога подал прошение царю, чтобы за хорошее поведение Ф.М. Достоевскому сняли кандалы, но разрешения не последовало. Хочется привести на эту тему одно замечание, сделанное Достоевским, когда каторга осталась в прошлом и жизнь заиграла новыми красками. В 1862 году Федор Михайлович дал комментарий картине русского художника Валерия Якоби «Привал арестантов»: «Арестанты в кандалах, один даже натер себе рану в них, и все без надкандальников[46]. Будьте уверены, что не только несколько тысяч, но даже одной версты нельзя пройти без кожаных надкандальников, чтобы не стереть себе ногу. А на расстоянии одного этапа и без них можно натереть тело до костей. Между тем их нет. Вы, конечно, их забыли, а может быть, и не справились совершенно с действительностью». Вот такое суровое и справедливое замечание человека, который знает о кандалах не понаслышке. Ну а теперь вернемся к нашему повествованию.
Федор Михайлович внешне не отличался от остальных каторжан. По воспоминаниям П.К. Мартьянова[47]: «Но сознанье безысходной, тяжкой своей доли как будто окаменяло его. Он был… малоподвижен и молчалив. Его бледное… лицо никогда не оживлялось улыбкой… взгляд имел угрюмый, сосредоточенный, неприятный, голову склонял наперед и глаза опускал в землю». Ф.М. Достоевский сторонился людей и мало с кем общался, даже с теми, кто старался облегчить его участь и помогал ему. И.И. Троицкий[48] трактовал подобное поведение припадками и расстроенностью нервной системы Федора Михайловича Достоевского. Врачи госпиталя не единожды помещали его в медицинское учреждение, чтобы он мог хотя бы немного прийти в себя. Там он получал отдых, сытный стол, чай и т. д. Даже писать Достоевский начал именно там, с разрешения И.И. Троицкого. А ведь это было самым страшным для Ф.М. Достоевского наказанием – запрет на писательство. Арестантам нельзя было иметь никаких письменных принадлежностей. Врачи госпиталя тайком приносили Достоевскому перо, чернила и листочки размером в одну восьмую часть тетрадного листа. И Федор Михайлович вел записи в «моей тетрадке каторжной» или, по-другому, «сибирской тетради», где фиксировал различные истории, диалоги, фольклорные моменты, свои наблюдения. Хранились листки тоже в медчасти у старшего фельдшера. Они в дальнейшем станут материалом для «Записок из Мертвого дома». Кстати, находясь в госпитале, Достоевский неоднократно ухаживал за людьми, наказанными шпицрутенами, и просил врачей относиться к ним с особой заботой и вниманием.
Но даже доброта лекарей не могла избавить Достоевского и других пациентов от царящей в госпитале атмосферы. В палате находилось 22 койки, там рядом друг с другом лежали чахоточные, психически нездоровые, венерические, после телесных наказаний и другие. А еще море клопов, засаленные, плохо пахнущие халаты, которые выдавались больным, тяжелый спертый воздух… И самое главное, смерть – сюда она приходила часто. Но даже тут арестантов не оставляли в покое. Регулярно приезжали следователи проверять тот или иной донос на тему: а не слишком ли хорошо живут каторжане, не послабляют ли им режим. Устраивали допросы и обыски. Однажды на заданный Ф.М. Достоевскому следователем вопрос, не делал ли он записей, находясь в остроге или госпитале, тот ответил: «Ничего не писал и не пишу, но материалы для будущих писаний собираю». – «Где же материалы эти находятся?» – «У меня в голове».
46
Надкандальник – это кожаные приспособления, которые надевали на арестантов, чтобы кандалы не натирали ноги.
47
Мартьянов Петр Кузьмич – военный деятель, поэт, прозаик, публицист, фельетонист, мемуарист, переводчик и общественный деятель.