– Одеваться, я думаю, ей пока еще рано, но, поскольку пульс у нее со вчерашнего дня нормальный, ей не повредит накинуть пеньюар и немного посидеть.
– Благослови вас бог, доктор! – благодарно откликнулась мисс Уичвуд.
– А это уже больше похоже на вас, мэм! – рассмеялся доктор.
– Прошу прощения, сэр, – вмешалась Джерби, – но мисс Уичвуд совсем не похожа на себя! Я считаю своим долгом сообщить вам, сэр, что вчера вечером она проглотила всего лишь немного заливного, а сегодня на завтрак не съела вообще ничего, если не считать полчашки чаю и кусочка тоста!
– Что ж, нам нужно разбудить у нее аппетит, не так ли? У меня нет никаких возражений против кусочка курицы или, скажем, вареной баранины, если ей этого захочется.
– По правде говоря, мне не хочется ничего, – честно призналась Эннис. – Я действительно потеряла аппетит! Но я попробую съесть немного курицы, обещаю!
– Вот и прекрасно! – ответил доктор. – Вы говорите как разумная женщина, какой я вас всегда знал, мэм!
Возможно, мисс Уичвуд и была разумной женщиной, но после перенесенной болезни ей казалось, что она похожа на одну из тех глупых слезливых дамочек, достойных презрения, которые целыми днями валяются на кушетках, сжимая флакончики с нюхательной солью в слабых руках и испытывая неодолимую потребность в сильной личности, которая бы постоянно поддерживала их и вела по жизни. Мисс Уичвуд слыхала, что грипп, отступая, оставляет в своих жертвах склонность к глубокой меланхолии, а сейчас она поняла, что это действительно так. Никогда раньше ей не было настолько плохо. Она временами жалела о том, что вообще родилась на свет, чувствуя, что у нее просто нет си л. стряхнуть с себя навалившуюся на нее депрессию. Она убеждала себя, что ее жалкое состояние – это результат болезни, и если она будет лежать в постели и дальше, думая лишь о том, как она слаба, то этим только ухудшит свое состояние. Поэтому она нещадно подавила соблазн остаться в постели. Но тут же обнаружила, что ноги совершенно отказываются ее слушаться («Будто бы из них вынули все кости!» – сказала она Джерби, пытаясь рассмеяться). В итоге она с радостью приняла помощь своей горничной, и та твердой рукой подвела ее к туалетному столику. Взгляд, который мисс Уичвуд бросила в зеркало, ничуть не улучшил ее настроения.
– Бог мой, Джерби! – воскликнула она. – Каким я стала страшилищем! Мне даже хочется послать тебя в лавку за баночкой румян!
– Ну, я не стала бы вам покупать ничего подобного, мисс Эннис! И вы вовсе не выглядите страшилищем. Просто немного осунулись, что совсем не удивительно после такой тяжелой болезни. Когда я расчешу как следует ваши чудные волосы и уложу их под симпатичный кружевной чепец, который вы купили на прошлой неделе, вы себя не узнаете!
– Я уже себя не узнаю, – ответила мисс Уичвуд. – Ну ладно! Думаю, это не имеет большого значения: сэр Джоффри никогда не замечает, выглядит ли человек хуже или лучше обычного… Но напрасно все-таки ты не завила мне волосы на ночь!
– Ну, это тоже не имеет никакого значения, мисс, потому что я спрячу ваши волосы под чепец, – безжалостно пресекла ее жалобы Джерби. – Сегодня такой теплый день, и поэтому я не вижу повода, почему бы вам не надеть тот очаровательный пеньюар, который вы сами сшили и надевали не больше двух-трех раз, – атласный, с вышитыми голубыми букетиками и кружевной накидкой. От этого вы наверняка почувствуете себя лучше, правда?
– Надеюсь на это, но не уверена, – прошептала мисс Уичвуд.
Как бы то ни было, когда она надела дорогой пеньюар и сама повязала ленты чепца под подбородком, она признала, что действительно выглядит не так ужасно.
Сэр Джоффри пришел в одиннадцать и не только заметил, что его сестра выглядит хуже обычного, но был настолько потрясен ее бледностью и темными кругами под глазами, что забыл все наказы, данные ему леди Уичвуд, и воскликнул:
– Боже мой, Эннис! Будь я проклят, если я хоть когда-нибудь видел тебя настолько измученной! Бедняжка, как же тяжело тебе, должно быть, пришлось! И когда я подумаю, что тебя заразила эта проклятая болтунья… Ладно, не обращай внимания! – добавил он, с опозданием вспомнив полученные инструкции. – Не стоит расстраиваться. Вот что я тебе скажу: мы с Амабел хотим, чтобы ты, как только достаточно окрепнешь для дороги, приехала в «Твайнем» и пожила у нас подольше. Как тебе наше предложение?
– Восхитительно! Спасибо, вы оба так добры! Но скажи мне, как себя чувствует Том?
Ее брата не нужно было просить дважды, чтобы он рассказал о своих детях, и Эннис удалось занять его этим безобидным разговором до конца визита. Когда он поднялся, чтобы идти, он поцеловал ее в щеку, нежно похлопал по плечу и сказал:
– Ну вот, никто не сможет обвинить меня в том, что я заговорил тебя до смерти, правда?
– Конечно нет! Я была очень рада поговорить с тобой, надеюсь, что ты еще заглянешь ко мне попозже.
– Конечно загляну! А, это ты, Джерби? Пришла меня выгонять, так? Ну ты и дракон! Что ж, Эннис, будь хорошей девочкой и увидишь – ты очень быстро станешь прежней красавицей! Я собираюсь сейчас немного прогуляться с Амабел, но загляну к тебе, когда мы вернемся.
С этими словами он вышел. Джерби убрала одну из подушек, которые подложила под спину своей хозяйке, и настойчиво посоветовала ей закрыть глаза и слегка вздремнуть перед тем, как ей принесут ленч.
Леди Уичвуд, неохотно передав свою дочь няне, была очень рада выйти погулять с сэром Джоффри и нисколько не огорчилась, когда Люсилла отказалась присоединиться к ним. Они с мужем отправились в сторону лондонской дороги, и леди Уичвуд, опершись на руку сэра Джоффри, сказала:
– Как же приятно снова быть рядом с тобой, дорогой мой! Теперь мы сможем тихо, спокойно побеседовать вдвоем, не опасаясь того, что в разговор вмешается Мария!
– Да, именно об этом я и думал, когда уговаривал тебя пройтись, – ответил он. – Чертовски хорошая мысль пришла мне в голову, правда?
Но он не считал бы так, если бы знал, что не прошло и десяти минут, как на крыльцо дома мисс Уичвуд поднялся мистер Карлтонн.
Лимбери, открыв дверь мистеру Карлтонну, сказал ему, что мисс Уичвуд не принимает. Мисс Уичвуд, добавил он, болела и еще не выходит из комнаты.
– Мне об этом уже сообщили, – ответил мистер Карлтонн. – Отнесите ей наверх мою карточку, будьте любезны!
Лимбери взял его визитку, с легким поклоном сказав:
– Я передам ее мисс Уичвуд, сэр.
– Ну так не держите же меня на пороге! – нетерпеливо воскликнул мистер Карлтонн.
Лимбери, первоклассный дворецкий, растерялся, потому что никогда еще не сталкивался с утренними визитерами, подобными мистеру Карлтонну. С разными вульгарными личностями он справлялся отлично; никто другой из друзей мисс Уичвуд не требовал бы пропустить его, если бы ему сообщили, что мисс Уичвуд не принимает. К тому же Лимбери было прекрасно известно, что сэр Джоффри недолюбливает мистера Карлтонна, и он наверняка не хотел бы, чтобы этот человек был допущен к его сестре.
– Сожалею, сэр, но вы не сможете увидеть мисс Уичвуд. Сегодня она впервые почувствовала себя немного лучше и могла на час подняться. Ее горничная сообщила мне, что мисс Уичвуд с трудом дошла от кровати до кушетки, поэтому я убежден, что сегодня вы увидеть ее не сможете. Надеюсь, вы понимаете…
– Нет, не понимаю, – заявил мистер Карлтонн, решительно оттеснив Лимбери в сторону и войдя в холл. – Закройте дверь! А теперь возьмите мою карточку, сейчас же отнесите ее наверх своей хозяйке и скажите, что я хочу ее видеть!
Лимбери был оскорблен бесцеремонным вторжением мистера Карлтонна, он не выносил, когда с ним разговаривали подобным тоном. Он собрался было с ледяным достоинством изречь подходящий к случаю ответ, как вдруг его осенило (позднее он описывал это миссис Уордлоу как ослепительную вспышку света), что стоящий перед ним человек смертельно влюблен. Джентльменам в таком состоянии прощается многое, поэтому-то он простил мистера Карлтонна и сказал ему отеческим тоном, каким разговаривал обычно с Томом:
– Вы же понимаете, что я не могу этого сделать, сэр! Я скажу мисс, что вы заходили, но вы не можете надеяться увидеть ее, ведь она только что встала!