Естьли бы остался онъ на своемъ мѣстѣ, то все бы прошло спокойно; но гнусное то животное вздумало вставши пойти къ тому стулу, которой Стоялъ подлѣ того мѣста, гдѣ я сидѣла; я старалася его отъ себя удалить, подъ видомъ будто бы очищала мѣсто для себя, и сѣла показывая великую досаду и неудовольствіе. Ни что остановить его было не въ состояніи, человѣкъ сей увѣренъ въ себѣ съ лишкомъ много; смѣлъ и дерзокъ. Я удивилась и ужаснулась видя его подвигающаго свой стулъ ко мнѣ ближе, и помѣщая на немъ гнусную свою особу. Все слышанное мною представилось тогда моему воображенію; и поступокъ сей столько мнѣ былъ несносенъ, что я пересѣла на другой стулъ. Признаюсь, что ни какъ не могла скрыть въ себѣ моей досады; а симъ подала брату моему и сестрѣ великія выгоды надъ собою, чемъ они воспользоваться и не преминули. Однакожъ проступокъ сей учиненъ противъ моей воли, и я иначе не могла ничего сдѣлать; или лучше сказать, не знала сама что дѣлала.
Примѣтила я, что братъ мой въ великомъ находится сердце. Когда онъ бываетъ сердитъ, то всякому сіе изъ лица его примѣтно. Кларисса! сказалъ онъ мнѣ жестокимъ голосомъ. Братецъ, отвѣчала я поклонясь ему съ великою учтивостію. Я трепетала. Перьвое мое движеніе состояло въ томъ, что подвинула я свой стулъ къ зеркалу гораздо ближе, и на него сѣла. Лице мое тогда въ чрезвычайномъ огнѣ пылало.
Раздавай чай, сказала мнѣ мать моя; сядь подлѣ меня, любезная дочь, и потчивай насъ чаемъ.
Съ великою охотою пошла я на тотъ стулъ, которой былъ оставленъ презрительнымъ тѣмъ человѣкомъ. Ласковость матери моей привела меня нѣсколько въ себя и успокоила. Во время завтрака сказала я г. Сольмсу слова два единственно въ угодность моему отцу. И гордыя души бываютъ иногда снисходительны, сказала мнѣ сестра моя тихимъ голосомъ показывая видъ торжества и презрѣнія; но я притворилась, будто бы словъ ея не слыхала.
Мать моя была самая благосклонность. Я спрашивала ее: нравится ли ей чай? она отвѣчала мнѣ на то съ ласковостію, называя любезною своею дочерью. Такое ободреніе нѣсколько меня возгордило; я ласкала себя, что отъ отца моего не будетъ мнѣ никакихъ предложеній; по тому что и онъ говорилъ со мною ласково и благосклонно. Теперь остановлюсь я при нѣкоторыхъ небольшихъ подробностяхъ, которыя однакожъ доведутъ насъ и до большихъ, какъ ты то сама увидишь.
Передъ окончаніемъ завтрака отецъ мой вышелъ, вызвавъ за собою мою мать, сказывая ей, что сообщитъ ей нѣчто нужное. Сестра моя и тетка оставшись нѣсколько времяни съ нами также изъ глазъ нашихъ скрылись.
Братъ мой сказалъ мнѣ презрительнымъ голосомъ вставая со своего стула; постой сестрица! я покажу тебѣ одну рѣдкость за которою теперь схожу. Выговоря сіе вышелъ и заперъ дверь за собою…
Начинала я понимать, къ чему всѣ сіи пріуготовленія клонились. Я встала; мерзавецъ стараясь произнести нѣсколько словъ всталъ также, и началъ приводить въ движеніе кривыя свои ноги, чтобы подойти ко мнѣ по ближе. Признаюсь, любезная пріятельница, что все для меня въ немъ противно и несносно. Пойду сказала я ему, избавить брата моего отъ труда принести мнѣ свою рѣдкость; прощайте, государь мой! онъ стоялъ разинувъ ротъ и старался меня оставить; однакожъ я вышла за моимъ братомъ, котораго увидѣла идущаго съ моею сестрою въ садъ, хотя время было и очень дурно.
Едва только вошла я въ свой покой, какъ думала послать Анну къ моей матери, просить позволенія притти къ ней для нѣкотораго съ нею переговора; и спустя нѣсколько минутъ горничная ея дѣвушка Хорея пришла за мною проводить меня въ ея кабинетъ. Анна сказала мнѣ притомъ, что отецъ мой лишь только теперь отъ нее вышелъ съ лицемъ гнѣвнымъ и сердитымъ. Тогда почувствовала я въ себѣ отъ посѣщенія сего столько же страха и опасенія сколько прежде имѣла на то желанія.
Между тѣмъ я сошла, и подходила къ горницѣ моей матери съ великимъ трепетомъ и дрожаніемъ сердца.
Мать моя примѣтила во мнѣ мое замѣшательство; садясь на стулъ простерла она ко мнѣ свои руки и сказала мнѣ съ пріятною улыбкою; Поди ко мнѣ, дочь моя! къ чему въ тебѣ такое смущеніе? Сія ласковость и благосклонность усугубили во мнѣ мои страхи, но мать моя старалась меня успокоить.
Дражайшая родительница! сказала я ей бросясь въ ея объятія, и прижавши къ ея грудямъ мою голову.
Дочь моя! любезная дочь! отвѣчала она мнѣ; удержи твои ласкововости, и дай мнѣ съ тобою изъясниться. Слезы мои текли по ея груди, и я также чувствовала шею мою омоченную ея слезами. Какая была нѣжность во всѣхъ ея выраженіяхъ! встань любезная Кларисса! говорила она; дай мнѣ видѣть лице твое, которое для глазъ моихъ всегда мило и пріятно. Ахъ! любезная дочь! дочь моего сердца! отъ чего происходятъ сіи рыданія и вздохи? Не ужели устрашающая тебя должность приводитъ въ такое движеніе, прежде нежели ты меня успѣла выслушать…? Однакожъ я рада тому, что ты предъугадываешь напередъ то, что я говорить намѣрена съ тобою; ты избавляешь меня отъ затрудненія открыть тебѣ то, что и для меня самой тягостно чрезвычайно.