Прости одной моей слезѣ, дражайшей другъ, она заслуживала лучшаго жребія; въ чемъ сей неумолимый мужъ не будетъ отвѣтчикомъ? Сестра была наказана другими случаями. Сіе меня еще утѣшаетъ: она дѣйствительно наказана. Но можетъ быть я тебѣ уже разсказывалъ сію повѣсть.
Письмо CCII.
Въ пятницу въ вечеру.
Поздравь меня; я прогуливался съ моею любезною, получивъ сію милость весьма усильными прозьбами. Насъ сопровождали двѣ нимфы, которыя совершенно играли свою ролю, какую скромность изъявляли онѣ въ своихъ глазахъ, разговоръ ихъ безпритворно касался до нравоученія. Ахъ! Белфордъ, сколь женщины лукавы, когда онѣ преступятъ границы, и когда мы совѣршенно ихъ гибель устроимъ.
Мы пріѣхали въ Гамстедъ, оттуда въ Гиггатъ, въ Мюззельгилль, и другія мѣста, откуда опять возвратились въ Гамстедъ, и тамъ, изъ угожденія къ Нимфамъ, моя любезная согласилась нѣсколько позавтракать. Потомъ мы возвратились заблаговремянно въ городъ чрезъ Кантисъ Товнъ.
Она весьма была весела. Чтожъ до меня касается; то я оказывалъ столько уваженія и ласки во все время нашей поѣздки, что когда мы вышли для прогулки на холмикъ, на коемъ разность предмѣтовъ составляла пріятное зрѣлище, тогда она мнѣ обѣщалась приходить иногда туда для гулянья. Я думаю, дѣвица Гове, напоминалъ я себѣ нѣсколько разъ, что смѣха достойные твои умыслы будутъ безполезны.
По возвращеніи нашемъ, мы начали писать. Она обѣщалась сего вечера препроводить съ часъ времени со мною въ разговорахъ прежде, нежели уйдетъ въ свою горницу.
Все то, что токмо можетъ внушить самая покорная любовь для расположенія ея сердца къ завтрешней болѣзни будетъ составлять мое стараніе во все время нашего разговора, но я не упущу при прощеніи съ нею жаловаться болью произходящею въ желудкѣ.
Мы видѣлись. Съ моей стороны оказывалъ я совершенную любовь и почтеніе. Она не менѣе изъявляла тихости и ласки. Я примѣтилъ, что она тронулась моимъ нездоровьемъ. Столь нечаянно! Въ то время, какъ мы разстались. Но ето ни чего. Она надѣется завтра найти меня въ лучшемъ здоровьѣ.
По чести, Белфордъ, я почитаю уже себя больнымъ. Возможно ли, чтобъ такой вертопрахъ какъ я, могъ себя увѣрить, что онъ не здоровъ? По сему былъ бы я лучщимъ комедіянтомъ, нежелибъ желать могъ, во мнѣ нѣтъ ни одной такой жилы, которая бы не была всегда готова къ поспѣшествованію успѣха въ тѣхъ хитростяхъ, которыя я задумалъ.
Доркаса списала для меня письмо дѣвицы Гове писанное въ воскресенье 14 Маія, котораго у меня была одна токмо сокращенная выписка. Она не нашла новаго въ томъ пакетѣ; но для меня довольно какъ сего такъ и того, которое я самъ списалъ шифрами въ прошедшее Воскресенье въ то время, когда моя любезная была въ церьквѣ.
Доркаса увѣдомила меня что ея госпожа перенесла свои бумаги, изъ большаго чернаго шкапа въ тотъ ящикъ, въ которомъ лежитъ ея бѣлье, и которыя она положила въ темной гардеробъ. Теперь у насъ нѣтъ ключа отъ сего ящика, въ немъ то повидимому находятся всѣ письма, которыя она получала прежде тѣхъ, кои уже я досталъ. Доркаса весьма о томъ безпокоилась: однако она ласкается, что не будетъ подозрѣваема, поелику увѣрена, что она письма такъ же клала какъ они прежде лежали.
Письмо CCIII.
Подъ Кокосовымъ деревомъ, въ Субботу 27 Маія.
Рвотное лѣкарство очень непріятно. Для чего проклятые доктора не употребляютъ къ нашему здоровью того, которое не было бы совершеннымъ ядомъ? не было бы нужды въ другомъ наказаніи на томъ свѣтѣ, за зло въ жизни содѣянное, какъ принимать отвратительныя ихъ лѣкарства. Съ одной стороны лѣкарь, съ другой аптекарь, а бѣдная душа въ середи подвластная приговорамъ ихъ повиноватся, я не знаю злѣйшаго мученія, какъ такое состояніе.