Сія рѣчь произвела во мнѣ наипріятнѣйшее удивленіе. Я пристально на него смотрѣла, какъ будто бы не довѣряла свидѣтельству глазъ моихъ и ушей. Его осанка соотвѣтствовала словамъ. Я ему объявила мою радость такими выраженіями которыми онъ казался быть весьма тронутымъ; онъ говорилъ, что находитъ болѣе удовольствія въ сей зарѣ ево щастія и въ моемъ одобреніи, нежели онъ чувствовалъ когда либо въ успѣхахъ пылкихъ страстей своихъ.
Конечно, любезная моя, онъ говоритъ чистосердечно. Онъ бы не былъ способенъ къ такимъ выраженіямъ и понятіямъ, естьлибъ сердце его не имѣло столько же участія, какъ и разумъ. Слѣдующее еще болѣе меня расположило вѣрить, что онъ искрененъ.
,,По среди моихъ заблужденій, продолжалъ онъ, я сохранилъ благоговѣніе къ вѣрѣ и къ тѣмъ, которые душевно къ ней привязаны. Я всегда перемѣнялъ рѣчь, когда мои распутные товарищи хотѣли обращать въ посмѣяніе святыя вещи слѣдуя завѣщанію Милорда Шастбюри, которое составляетъ часть Символовъ развратныхъ людей и которое я могу назвать камнемъ претыканія невѣрію. Вотъ отъ чего я получилъ названіе благопристойнаго развратника отъ нѣкоторыхъ честныхъ Священниковъ, которые однакожъ не лучшаго мнѣнія бы ли о практической моей жизни; и мои безпутства оставили мнѣ нѣкую гордость, которая не позволила мнѣ отрицаться отъ сего имени.
,,Я тѣмъ съ большею охотою, сударыня, дѣлаю вамъ сіе признаніе, что оно можетъ васъ обнадѣжить въ разсужденіи моего исправленія, что сіе намѣреніе не столько трудно, каково казаться можетъ, естьли вы ето на себя возложите. Со мною неоднократно случалось, въ часахъ моего уединенія, когда послѣ какого дурнаго дѣла жало грызеній меня терзало, что я съ удовольствіемъ помышлялъ о перемѣнѣ жизни моей въ лучшую когда нибудь. Безъ сей наклонности къ добру, я думаю, что ничего не можетъ быть постояннаго въ самомъ совершеннѣйшемъ исправленіи, но вашъ примѣръ, сударыня, долженъ во всемъ утвердить, и все перемѣнить.,,
Отъ благодати Небесной, Г. Ловеласъ, должны вы всего надѣятся. Вы не можете себѣ вообразить, сколько вы мнѣ дѣлаете удовольствія, когда я могу вамъ говорить подобными выраженіями.
Тутъ я вспомнила, любезная моя, о его щедрости къ прекрасной той крестьянкѣ, и милости его къ откупщикамъ своимъ.
,,Однакожъ, сударыня, продолжалъ онъ опять, помните, что исправленіе не можетъ быть дѣло минутное. Пылкость моя чрезвычайна, часто она меня превозмогаетъ. Судите, сударыня, изъ того, что вы услышите теперь, какой еще дальній путь мнѣ остается къ прехожденію, что бы добрыя души могли хорошо заключить обо мнѣ. Хотя я пробѣгалъ иногда сочиненія нашихъ Мистиковъ {Сочинители, которые пишутъ о таинствахъ священнаго писанія.}, и столько начитался, что бы заставить трепетать меня и честнѣйшихъ людей, но никогда не могъ я понять что такое сія благодать, о которой вы говорите ни способовъ, которыми они изъясняютъ ея дѣйствія. И такъ позвольте, что бы примѣръ вашъ былъ первою чувствительною моею подпорою, и что бы я не употребляя словъ, которыхъ еще не понимаю, все остальное заключалъ въ сей надѣждѣ.,,
Я ему сказала, что въ выраженіяхъ его есть что то колкаго, и что я удивляюсь, какъ онъ съ умомъ своимъ и дарованіями не сдѣлалъ болѣе успѣховъ по крайней мѣрѣ въ Теоріи вѣры. Однако его чистосердечіе мнѣ понравилось: Я его уговаривала прочитывать безъ опасенія тѣ же книги, что бы просвѣтиться ими болѣе, въ чемъ онъ конечно успѣетъ, естьли намѣренія его будутъ лучшими. Я прибавила, что весьма справедливо примѣчаніе его въ разсужденіи неизвѣстнаго времени исправленія, естьли къ тому не имѣютъ склонности; но что склонности такого рода не прежде начинаются, какъ съ исполненіемъ добродѣтели въ опытахъ.
Онъ мнѣ божился, моя любезная Гове, сей упрямый человѣкъ, что его намѣренія были искренны. Я надѣюсь, что въ слѣдующихъ письмахъ уже не буду имѣть поводъ опять противорѣчить сему прекрасному началу. Когда бы мнѣ и ничего не оставалось отражать съ его стороны; но я никогда не забуду мою погрѣшность и неблагоразумный мой поступокъ, которой мнѣ столько вреденъ. Но мнѣ столь пріятно видѣть маленькой лучь надѣжды тамъ, гдѣ я окружена была однимъ густымъ мракомъ, что я при первомъ случаѣ рѣшилась сообщить радость свою моему нѣжному другу, которая столько участвуетъ въ моихъ дѣлахъ.
Однако будь увѣрена, моя любезная, что сіи пріятныя мысли ни малаго не причиняютъ послабленія въ моихъ осторожностяхъ; не для того, что бы я болѣе тебя опасалась отъ него какого нибудь вреднаго для чести моей намѣренія; но онъ человѣкъ разнообразной, и я примѣтила въ нравѣ его твердость, которая меня беспокоитъ. И такъ я рѣшилась отдалять его сколько можно отъ себя и отъ мыслей моихъ. Всѣ мущины прелестники или нѣтъ: но я увѣрена, что таковъ Г. Ловеласъ. И для того я буду усиливаться проникать всегда его намѣренія во всякомъ предложеніи и во всѣхъ разговорахъ его со мною. Однимъ словомъ, во всѣхъ случаяхъ, которые покажутся мнѣ сумнительными, самыя лестнѣйшія надѣжды мои будутъ всегда сопровождаемы величайшимъ страхомъ. Я думаю, что въ подобномъ моему положеніи, лучше опасаться безъ причины, нежели неосторожно подвергать себя опасности.
Г. Ловеласъ уѣхалъ въ Виндзоръ, откуда онъ хотѣлъ возвратиться завтра. Онъ оставилъ двухъ своихъ слугъ для услуженія мнѣ въ его отсудствіе.
Я писала къ теткѣ моей Гервей въ надѣждѣ той, что бы посредствомъ ее получить мнѣ отъ матушки моей платье, книги и деньги. Я ее увѣряю, что естьли могу возвратиться въ милость фамиліи моей съ однимъ условіемъ, что бы отвергать всѣхъ мущинъ мнѣ предлагаемыхъ, и что бы со мною поступали какъ съ дочерью, племянницей, и сестрой; то я устою въ намѣреніи моемъ остаться въ дѣвицахъ и во всемъ буду сообразоваться съ волею родителя моего. Однакожъ я упоминаю, что послѣ притѣснѣній претерпѣнныхъ мною отъ брата и сестры моей, пристойнѣе бы было для ихъ пользы и для моей, позволить мнѣ жить отъ нихъ въ удаленіи, то есть въ моей деревнѣ; и я надѣюсь, что ето не будетъ иначе перетолковано.
Естьли позволятъ, что бы тетка моя удостоила меня нѣсколькими строками то она узнаетъ отъ сестры моей, куда отвѣтъ свой мнѣ надписать.
Въ семъ письмѣ я не съ меньшею нетерпѣливостію изъясняюсь, какъ и къ сестрѣ моей, что бы доставила мнѣ скорое примиреніе, которое бы воспрепятствовало дальнѣйшимъ моимъ нещастіямъ.,,Малѣйшая умѣренность, говорю я ей, можетъ еще прикрыть сіе плачевное приключеніе подъ видомъ домашняго раздора; но медлѣнность учинитъ его постыднымъ и для нихъ и для меня. Я на васъ ссылаюсь, что насильствія другихъ заставили меня придти въ сію крайность.,,
Письмо CXIV.
Въ Пятницу 14 Апрѣля.
Ты часто упрекалъ меня, Белфордъ, въ моемъ тщеславіи, не взирая на пріятность его сопровождающую, и которая заставляетъ тебя мнѣ удивляться въ то самое время, когда ты хочешь похитить у меня сіе достоинство. Зависть тебя дѣлаетъ неспособнымъ къ различенію. Природа вдыхаетъ въ тебя ко мнѣ уваженіе, а какъ? Ты самъ не знаешь. Ты человѣкъ съ лишкомъ тяжелый и столь короткаго зрѣнія, что никогда самъ себѣ не растощаеть побужденія тебя двигающія.
Хорошо; мнѣ кажется, что я тебя слышу: но Ловеласъ, ты не оправдываешь себя отъ упрековъ моихъ въ тщеславіи.
Ето правда, любезный другъ; и ты можешь къ тому прибавить, что мѣра онаго у меня ужасная, но естьли непростительно тщеславіе достойнымъ людямъ; то комужъ будетъ оно простительно? Правда также что они меньше всѣхъ людей имѣютъ случай онымъ возвышаться; ибо ихъ число такъ мало, что ихъ узнаютъ тотъ часъ по знакамъ, и всѣ наклонны увеличивать достоинства. Дуракъ, котораго можно увѣрить, что другой больше его имѣетъ способностей, заключаетъ охотно, что такой человѣкъ долженъ быть чрезвычайная вещь.
По сему, какое общее заключеніе должно вывесть изъ первоначальныхъ основаній? Конечно то, что никому не надо быть тщеславнымъ. Но что сказать о тѣхъ, которые не могутъ себя отъ того воздержать? Можетъ быть я въ семъ случаѣ могу положить себя. Ничто не раждаетъ больше высокихъ мыслей во мнѣ о самомъ себѣ, какъ изобиліе моихъ изобрѣтеній, и я ни изъ чего не могу на себя взять, что бы скрывать ето чувствіе. Однакожъ оно можетъ служить къ пагубѣ моей въ мысляхъ моей проницательной Богини.