А для утвержденія успѣха сихъ намѣреній, и для исполненія предпріятій моего брата, должна я быть принесена на жертву такому человѣку, которой для меня несносенъ! Ахъ! матушка! избавте меня отъ такой погибели, естьли то вамъ учинить возможно! я лучше соглашусь быть погребенною живою, нежели быть супругою сего человѣка.
Она бранила меня за сіи выраженія; однакожъ съ великою благосклонностію и снисхожденіемъ, и обѣщалась поговорить о томъ съ дядею моимъ Гарловымъ; что естьли дастъ онъ слово ей помогать, то дастъ она о томъ знать и моему отцу, и завтре же меня о всемъ увѣдомитъ непремѣнно. Послѣ того сошла она въ низъ пить чай, и обѣщалась мнѣ извинить меня въ томъ, что я не приду къ ужину. По выходѣ ея, принялась я немедлѣнно за перо, чтобы увѣдомить о семъ тебя.
Не тягостно ли для меня быть принужденною противиться волѣ столь благосклонной матери? Для чего, говорила я много разъ сама съ собою, для чего предлагаютъ мнѣ такого человѣка, каковъ г. Сольмсъ, онъ только одинъ во всемъ свѣтѣ которой можетъ предлагать столь много, и не имѣетъ въ себѣ почти никакихъ достоинствъ.
Достоинствъ! Ахъ! любезной другъ! онъ скареднѣйшій и гнуснѣйшій изъ всѣхъ смертныхъ! весь свѣтъ упрекаетъ его въ чрезвычайной скупости. Безумецъ сей имѣетъ въ себѣ подлѣйшую душу.
Сердце мое нѣсколько спокойнѣе съ того самаго времяни, какъ я имѣю надежду въ благосклонностяхъ ко мнѣ моей матери; почему и предаюсь теперь совсѣмъ склонности моей въ ученіи нравственности. Но и ты также такое упражненіе любишь не мало, и сама мнѣ въ томъ не однократно признавалась.
Письмо XVIII.
Въ субботу 4 марта.
Не могла ли ты надѣяться, что весьма легко можно получить согласіе на предложеніе мое окончить переписку нашу съ одной моей стороны, не примѣшивая въ то ни мало кого нибудь изъ нашей фамиліи? но расположеніе моего брата и нетерпѣливость моего отца при наималѣйшихъ противорѣчіяхъ служатъ къ тому не побѣдимыми препятствіями.
Еще во всю ночь не ложилась я въ постѣлю, и ни малаго ко сну не имѣю желанія. Ожиданіе, надежда, сумнѣніе удаляли отъ меня сонъ, и не давали ко мнѣ приближаться. Какое состояніе! сошла я въ обыкновенное время, дабы не можно было примѣтить, что я еще не была въ постѣлѣ, и упражнялась по обыкновенію въ домашнихъ мѣлочахъ.
Около осьми часовъ пришла ко мнѣ Хорея, и сказала, что мать моя приказала мнѣ притти въ ея комнату.
Мать моя плакала; я то изъ глазъ ея могла примѣтить. Но взоры ея казались не столько нѣжны и благосклонны, какъ вчерашняго дня. Сіе произвело во мнѣ ужасъ, и я почувствовала въ духѣ моемъ чрезвычайное ослабленіе.
Сядь, Клари! мы поговоримъ съ тобою. Между тѣмъ рылась она въ ящикѣ своемъ, и перебирала различныя лоскутки бѣлья и кружевъ, имѣя между тѣмъ такой видъ, будто бы ничемъ не занималась. Но минуту спустя послѣ того спросила меня съ холодностью, какія я на сей день здѣлала приказанія. Я подала ей того и завтрешняго дня записку, прося ея посмотрѣть оную, и сказать угодно ли то ей, или не угодно. Она въ ней нѣсколько перемѣнила, но съ такимъ холоднымъ и принужденнымъ видомъ, что тѣмъ умножилось мое смятеніе и замѣшательство. Г. Гарловъ говорплъ сего дня объ отъѣздѣ, и думаю, что поѣдетъ къ брату моему Антонину. Г. Гарловъ! думала я сама въ себѣ, не говорятъ уже больше, твой отецъ! и такъ нѣтъ уже у меня отца!
Садись, когда я тебѣ то приказываю. Я сѣла. Ты, Клари! кажешься мнѣ въ смущеніи?
Никакъ нѣтъ, матушка!
Естьли бы дѣти были всегда то, что они быть должны, то отцы и матери… сего разговора она не кончила.
Потомъ подошла къ уборному столику, и посмотря въ зеркало изпустила не большой вздохъ.
Я не люблю такого печальнаго и скучнаго лица въ молодой дѣвицѣ.
Увѣряю васъ, матушка! что сего въ себѣ никакъ не примѣчаю. Я встала, и отвернувшись вынула платокъ, чтобы отереть свои слезы. Въ случившееся противъ меня зеркалѣ увидѣла мать мою смотрящую на меня съ нѣжностію; однакожъ слова ея ни мало съ тѣмъ не согласовались.
Нѣтъ ничего несноснѣе, какъ видѣть людей плачущихъ о такой вещи, которую исправить и перемѣнить отъ нихъ самихъ зависитъ.
Дай Богъ, матушка, чтобы то было въ моей власти. При сихъ словахъ испустила я нѣсколько вздоховъ.
Слезы, раскаянія и вздохи упорства нимало между собою не согласны. Ты можешь теперь итти въ твою горницу; поговорю съ тобою послѣ.
Я поклонясь ей съ великою учтивостію, хотѣла вытти.
Оставь сіи наружныя знаки почтительности; я ихъ нимало отъ тебя не требую; но только твоего сердца.
Ахъ! матушка! оно все наше, и не столько принадлежитъ мнѣ, сколько вамъ.
Изрядное краснорѣчіе! Естьли повиновеніе состоитъ въ словахъ, то Кларисса Гарловъ можетъ почесться самою послушливѣйшею дочерью во всемъ свѣтѣ.
Я поклонилась опять, и хотѣла по приказанію ея вытти.
Она показалась мнѣ тѣмъ тронутою; но уже вознамѣрилась дѣлать мнѣ упреки. И такъ отворотя отъ меня свое лице, сказала мнѣ съ великою живностію: куда ты идешь? Кларисса.
Вы мнѣ сами приказали итти въ мою горницу.
Вижу, что ты нетерпѣливо желаешь меня оставить. Скажи мнѣ, чему я то должна приписывать: послушанію ли твоему, или упорству, кажется мнѣ, что ты скоро наскучишь быть вмѣстѣ со мною.
Не могла я уже противиться долѣе. Бросилась къ ея ногамъ. Ахъ! матушка! любезная родительница! скажите мнѣ, что мнѣ еще претерпѣть надлежитъ. увѣдомте меня о всей моей участи. Я перенесу все, естьли только позволятъ мнѣ то мои силы; но никакъ не могу снести того, что учинилася вамъ не угодною.
Оставь меня, Клари! оставь меня. Нѣтъ нималой нужды въ такомъ уничиженіи. Какіе гибкіе колѣна, и какое упорное сердце! встань.
Я встать не имѣла силы. То было уже не своенравіе и не упорство; но причтено въ совершенное послушаніе. Ахъ! не удаляйте меня отъ себя, сказала я, обнимая ея колѣна; не отдаляйтесь отъ меня и сами. Не встану съ сего мѣста и не выду отъ сюда, покамѣстъ не признаетесь вы, что не имѣете на меня ни какого гнѣва.
О ты, пронзающая меня до глубины моего сердца! сказала она обнявши меня съ великою горячностію, между тѣмъ какъ я обнимала ея колѣна. Для чего взяла я на себя такую коммисію! – - однакожъ оставь меня. Ты ввергнула меня въ чрезвычайной безпорядокъ. Оставь меня Кларисса. Я уже болѣе на тебя не сердита… – естьли бы могла воспротивиться… естьли ты столько разумна…
Я встала, будучи въ великомъ трепетѣ, и не зная нимало, что дѣлала, и чрезъ великую силу пошла въ мою горницу. Анна услыша, что я вышла отъ моей матери, послѣдовала за мною, и старалась всячески привести въ порядокъ мои чувствы. Около двухъ часовъ была я не въ состояніи приняться за перо, чтобы описать тебѣ злосчастной конецъ моихъ надѣяній.
Мать моя сошла къ завтраку; я не въ состояніи была туда показаться; но естьли бы была лучше, то думаю, что меня бы не позвали; по тому что отецъ мой пришедши въ мою горницу, далъ разумѣть, что не иначе хочетъ меня видѣть, какъ достойною быть его дочерью. Весьма я опасаюсь, чтобы не остался онъ въ такихъ мысляхъ въ пользу сего господина Сольмса.
Письмо XIX.
В субботу 4 Марта въ полдень.
Сію минуту принесла мнѣ Анна твое письмо; содержаніе его привело меня въ немалую задумчивость, и ты получишь отъ меня отвѣтъ въ самомъ суровомъ краснорѣчіи. Мнѣ, быть женою г. Сольмса? Нѣтъ, нѣтъ; я лучше соглашусь… Однакожъ напередъ буду отвѣчать на другія части твоего письма, которыя не столько важны, дабы дойти до сего съ большимъ терпѣніемъ.
Не очень много удивляюсь я чувствіямъ сестры моей вразсужденіи г. Ловеласа. Она столь много упорствуетъ въ томъ, что не имѣла къ нему нималѣйшей наклонности, что подаетъ въ томъ сама причину къ подозрѣніямъ; Никогда не разсказываетъ она иначе о своемъ съ нимъ разрывѣ и о своемъ отказѣ, какъ пришедши въ великой стыдъ и краску, и бросая на меня презрительные взоры, смѣшанные съ чрезвычайнымъ гнѣвомъ и негодованіемъ. Гнѣвъ сей и негодованіе доказываетъ ясно, что она отказала такому человѣку, коего почитала достойнымъ быть своимъ супругомъ. А иначе къ чему бы имѣть ей такіе виды? Бѣдная Белла! Она заслуживаетъ сожалѣніе… Не можетъ она съ умѣренностію ни любить ни ненавидѣть. Дай Богъ, чтобы исполнились всѣ ея желанія! Я желаю ей сего отъ искренняго сердца.