Поэтому Драко просто шел, окруженный четырьмя Пожирателями, и чувствовал, как прилипают к затылку взгляды. Он не смотрел в ответ. Шел, понимая, что не выдержит, если наткнется на знакомое лицо. На Забини, Нотта, Асторию. Мерлин, да даже если на гребаного Уизли наткнется – не выдержит. Теперь, когда маска была сброшена и не осталось ничего, что можно было бы скрыть, он не хотел видеть, какими взглядами его провожают.
Не смотреть было довольно легко, ведь у него перед глазами стоял образ заплаканной Грейнджер. Умоляющей Грейнджер. Признающейся ему в любви Грейнджер. Эта дура решила, что теперь самое время. Когда все разваливается на куски. Совсем скоро не останется ничего ни от ее чувств, ни от этого мира – порой скучного, убогого, но спокойного, тихого мира. Но эта дура, она останется. Под веками, в горле, на каждом сантиметре кожи – останется.
Он зажмурился и зашагал быстрее. Кто-то с громким криком упал позади – от заклинания упал. Драко не обернулся, ему было страшно узнать лицо. Ему было страшно заикнуться о том, что в этой школе никого, блять, трогать нельзя.
Дверь кабинета выросла перед ними, как полотно. Он распахнул ее без стука, ступил внутрь, слыша, как шуршит по полу платье Беллатрисы, когда она входит следом, как захлопывается и запирается на заклинание дверь.
– Добрый вечер, профессор, – сказал он громко, не узнавая собственного голоса. Он стал железным и бесчувственным, как засохший в горшке цветок.
Макгонагалл уронила на пол пузырек с чернилами. Из ее задрожавших рук выскользнула палочка и пролетела мимо Малфоя в ладонь Пожирателя.
Драко ждал ее взгляда. Ждал, когда она посмотрит на него с ужасом, но, черт бы ее побрал, она была бы не Макгонагалл, не декан факультета Гриффиндор, если показала бы им свой страх.
– Что вы здесь делаете? – воскликнула она, вскочив. Фенрир за секунду оказался рядом и, прижав ладонь к плечу старухи, опустил ее обратно в кресло.
Драко взял свободный стул, развернул его спинкой вперед и уселся, свесив вниз руки с зажатой в пальцах волшебной палочкой.
Лицо профессора напряглось, челюсть сжалась. Драко вдруг стало жаль ее. Он никогда не питал теплых чувств ни к одному из учителей, но сейчас до него дошло, насколько она стара и беспомощна без своей палочки, без директора и святого Поттера за спиной.
– Не бойтесь, нам всего лишь нужно кое-что уточнить, – любезно ответил он.
Макгонагалл презрительно осмотрела его, потом сидящую на столе Беллатрису, которая выглядела так, словно пришла сюда поболтать с ней о погоде. Снова перевела взгляд на Драко.
– Ты... гнусный, маленький...
– Ай, – Драко цокнул языком. – Разве можно так говорить со студентами? Где же ваши манеры, профессор?
– Убирайтесь вон из этой школы, иначе директор...
– К слову о нем, – Драко на самом деле пытался поверить, что ему весело вот так говорить с ней. – Мы его уже обыскались, честно говоря. Даже в кабинете смотрели. Случайно все там разнесли, но старика и след простыл. Как и Поттера. Куда бы они могли деться, вы не в курсе?
Макгонагалл улыбнулась, в глазах заблестела издевка. Вероятно, старуха поняла, в чем ее козырь.
– Понятия не имею.
– Думаю, мы не слишком вежливо спросили.
Драко кивнул Фенриру. Тот вцепился в волосы Макгонагалл, и от ее резкого вскрика Малфой вздрогнул.
Что она сказала бы? Что сказала бы Грейнджер? Начала бы кричать, не иначе. Молотила бы кулаками по его груди или ткнула бы палочкой в лоб и, вздернув высоко подбородок, выдвинула бы требования.
Но здесь не было Грейнджер, ее не могло тут быть, и теперь ничто из ее слов не имело значения. Он делал это, потому что должен был. Он делал это, потому что ни одна из потраченных минут на разработку плана не будет упущена. Он так решил.
И если он не может отдать ЕМУ Грейнджер, то вторую часть своего задания он должен, он обязан выполнить, иначе все пропало.
– Где он, отвечайте! – Драко вскочил, и стул перевернулся, упав на пол.
Беллатриса присвистнула, восхищенная его тоном.
– Вы ничего от меня не добьетесь, – процедила Макгонагалл сквозь зубы.
И тут, казалось бы, все пропало, план летит к чертям, но Драко вдруг услышал стук. Тихий, словно кто-то щелкает клювом по закрытому стеклу.
Постойте-ка. Клювом?
Он обернулся, глядя в окно. На перекладинке, за пыльным стеклом сидела сова. Она была крошечной, совсем мелкой, таких Драко видел в Министерстве Магии, когда приходил на работу к отцу. Они передавали послания между этажами и издавали отвратительные звуки, вызывающие головную боль.
В зубах у совы был зажат клочок бумаги такого вида, словно кто-то оторвал объявление со столба и начеркал на нем строчки. Малфой забрал у совы письмо. Макгонагалл дернулась, вырываясь, закричала:
– Не смей трогать это! Не смей!
Драко вскинул брови.
– А что? Оно от директора, верно?
– Ты даже не понимаешь, что ты делаешь, так ведь? – спросила она, сбрасывая руку Фенрира с себя. Она шагнула к Драко и протянула ладонь. – Отдай его мне.
– Ммм, нет. Нет, это вряд ли, мэм.
– Драко, – голос ее изменился, стал осторожным, заманивающим. – Не совершай ошибку. Пока ты в этой школе, тебе ничто не угрожает. Мы все поможем тебе.
Он сжал листок в руке. Бумага скрипнула в пальцах, как будто досадуя, что он срывает на ней свою злость.
– Вы не поняли? – он улыбнулся. – Мне не нужна ваша помощь. И ничья помощь вообще. Кстати, директор вернулся и просит встретить его на Астрономической башне. Думаю, нам пора, приятно было пообщаться.
Он шагнул к выходу, кивая Фенриру на дверь. Тот неохотно отступил, оставляя профессора стоять, опустив руки вдоль тела.
– Заприте ее тут, – приказал Драко, не оборачиваясь.
Очень долго Гермиона пыталась привыкнуть к темноте. Глаза резало от слез и усталости, от попавшей в них пыли. Горло нещадно драло, ей хотелось кричать, но крик задерживался в глотке, словно пытался отсрочить свой выход.
Драко хотелось кричать так громко, чтобы услышали звери в Запретном лесу, жители Хогсмида и весь чертов Лондон, даже маглы, даже крысы в канализации. Он хотел заорать так, чтобы способность говорить исчезла навсегда, ведь он стоял перед ним – беспомощный и спокойный, как будто смирился, как будто ждал его.
Единственным источником света был луч, проникающий в узкую щель у двери. Его было так мало, что пришлось сесть и прижаться лицом к стене, чтобы видеть. Хоть что-то видеть. Без палочки, без света, без сил, она чувствовала себя мертвой. И наверное в тот день Гермиона и правда умерла, по крайней мере большая часть нее. Что будет с Роном? С Гарри? Вернулся ли он? Вернулся ли профессор Дамблдор в школу?
Дамблдор. Вонючий старикан Дамблдор, который никогда не тянул на учителя, никогда не тянул на нормального директора, только выполнял свои мелкие поручения чужими руками и взирал сверху вниз, как Господь-Бог на все происходящее. Теперь он стоял и смотрел на палочку в руке Драко, которая дрожала, черт бы ее побрал. Потому что Драко был живым. Он был человеком. Его руки не хотели окрашиваться красным, не из-за этого никчемного старика.
– Добрый вечер, Драко. Что привело тебя сюда в этот дивный вечер?
– Кто еще здесь? С кем вы говорили?
Палочка в руке так сильно тряслась. Он направлял ее на человека – на живого человека, чтобы сделать его мертвым.
– Я часто спорю сам с собой, – лицо директора исказила кривая улыбка. Он ужасно выглядел. И без того осунувшееся за последнее время лицо сейчас полностью выцвело, морщин стало так много, что кожа словно покрылась мелкой сеткой. – Драко. Ты ведь не убийца.
– Откуда вам знать? Я много чего совершил.
Так много чего. И, что самое ужасное, в голову в первую очередь пришла не медовуха Слизнорта и не купающаяся в крови Кэти Белл из его снов – нет. Грейнджер, всхлипывающая под его телом, Грейнджер, летящая с башни, Грейнджер, которая бьет его, хватает, кричит и просит НЕ ДЕЛАТЬ ЭТОГО С НИМИ, НЕ ПОСТУПАТЬ ТАК С НЕЙ.
Он много чего совершил, и сейчас его жизнь обесценилась полностью. В начале года у него было все. У него был шанс выплыть из этого, отмыться и продолжить жить. Теперь же из него высосали все, что было. Не осталось ничего.
Все, что у нее было – это горящая кожа и потрепанная книжка в руках. Зачем она таскала ее с собой? Как будто она не видела ее прежде. Драная книжка, учебник, который заставил их отношения с Гарри дать трещину. Теперь она была ее спутницей в этом темном доме без окон и, обессилев, она опустилась на пол, перелистывая страницы.