Подробно и бестрепетно вычерчивает автор эту дорогу к смерти. В новелле «Ночь в порту» рекрут бежит с корабельной службы, на которой его держат силой и могут засечь до смерти, и гибнет от бессмысленной животной ярости случайного собутыльника… Жестокость общества и жестокость человека, сходясь, образуют порочный круг.
Впрочем, едва ли не каждый значительный латиноамериканский писатель обращается к известному по слишком обильным примерам феномену, не случайно уже на многих языках обозначаемому испанским словом «виоленсия» — насилие. Но когда Жоржи Амаду или Габриэль Гарсиа Маркес изображают поднятую на дыбы, кровоточащую реальность, в широкой панораме воссозданной ими жизни варварская жестокость соседствует с веселой карнавальностью, пагубные заветы — с радостной жаждой обновления. В произведениях Услара Пьетри почти отсутствует животворная смеховая стихия. Исследуя ткань реальности вширь и вглубь, он ищет и находит одни лишь пораженные насилием клетки. Однако это вовсе не означает, что автор, раскрывая глубокий трагизм бытия, лишь бесстрастно констатирует замеченные им неизлечимые недуги.
Артуро Услар Пьетри, писатель большого мужества, не терпящий ни малейшей сентиментальности, сталкивает читателя с реальностью вплотную — без посредников и прикрас. Он изображает ее крайне сдержанно, но за этой сдержанностью угадывается не холодность, а боль и негодование. Подобно повествователю в рассказе «Симеон Каламарис», который проникается интересом, уважением и, наконец, дружеской любовью к незнакомому мертвому бродяге, воскрешает его судьбу и сживается с ней, писатель воскрешает судьбы тех, кому выпала самая тяжкая доля — неудачников, изгоев, жертв несправедливого общества, угрюмого и враждебного мира.
Герои Услара Пьетри упрямо бьются над тем, как заставить этот замкнутый мир открыть свои тайны. Нередко они полагаются на насилие — но признание, вырванное под пыткой, истине служить не может; один из самых мучительных рассказов — «Враг» — говорит о бессмысленности языка осатанелой вражды и о том, что людям необходим язык сострадания и товарищества. Если бы сострадание сержанта к пленнику взяло верх над мстительной ожесточенностью, могла бы начаться другая жизнь…
В прозе Артуро Услара Пьетри мы не найдем деклараций и призывов к борьбе за эту другую жизнь. Однако мы вряд ли ошибемся, если скажем, что путь к иному бытию этот старейший венесуэльский писатель видит в преодолении векового бремени насилия и жестокости, в милосердии людей друг к другу.
Варавва
Род его происходил из Бетхабара, из окрестностей города Гадеры. Черная его борода струилась дождем от самых глаз, невинных, как у зверя, и среди многих имен человеческих его имя было Варавва. Он верил священным книгам, был добр и почтителен, соблюдал субботу и знал, что Иегова грозен, сторук, руки его стоперсты и в каждом персте таится возмездие.
Был полдень. Ветер лениво бродил по двору, вливался сквозь решетку в камеру. Тяжко висело в воздухе зловоние.
Теснились в камере люди — воры, блудницы, бродяги, много их было; тут же бродили собаки с гноящимися глазами, и солдат-стражник с мечом и дротом шагал из угла в угол так быстро, будто спешил отшагать как можно больше. На одном из поворотов солдат взглянул на него; сквозь пряди бороды просвечивала кожа, бледная, как вода, текущая по камням. Солдат спросил. Он ответил:
— Меня? Варавва…
— Варавва?.. А! Да. Убийца. Тебя казнят. Знаешь?
— Да. Знаю, — отвечал он равнодушно, лишь бы сказать что-нибудь, и снова умолк, рассеянно разглядывая длинные свои грязные ногти. Стражник вновь зашагал. Когда проходил опять мимо, Варавва спросил: — Слушай. Ты сказал — меня казнят? Да?
— Да. Распнут. Уже решили.
Солдат шагал туда и обратно как маятник, Варавва опять тупо уставился на свои руки.
Время шло; он снова окликнул стража:
— Слушай. Ты, может, знаешь, кого я убил?
— Знаю. Сына Яхели. Зарезал.
— Сына Яхели… За это распнут?
— Не только. Еще ты был с мятежниками.
— С мятежниками… А! Нет, подожди. Ты послушай. Не уходи. Знаешь, это — что ты сейчас сказал — неправда, все неправда. Но меня ведь все равно казнят? Конечно. Казнят. Ну, а тогда…
— Что тогда? Может, скажешь, ты не виноват? Не пытайся. Яхель все рассказала. Ты шел с толпой, с этими, с мятежниками, солдаты их остановили на улице, ты хотел удрать и прыгнул через окно к ней в дом. А дальше что было, ты лучше меня знаешь.