Пленных было немало, но в тесном дворе казалось, будто их еще больше. Маленькие глазки сержанта глядели жестко, на всех сразу, не останавливались ни на ком в отдельности. Рот его наполнился горькой слюной, и сержант сплюнул: эти все, что внизу, — консерваторы, дьяволы в красном, солдаты короля. Сержанту не раз приходилось иметь с ними дело, он помнит короткие жестокие схватки, треск ружейных выстрелов, бешеную скачку. Помнит, как падали, раненые или убитые, шедшие рядом товарищи, как сами враги тоже падали мертвыми в пыль, раскинув руки. Будьте вы прокляты, подлые враги! Сколько деревень превратили они в пепелища, сколько раз видел сержант грифов, круживших над полями, по которым прошли консерваторы. Из страны, где правит король, приплыли они на больших кораблях, одетые в красные мундиры, в высоких шапках, поблескивая штыками, они пришли убивать и мучить бедных людей. Чтобы бедные люди жили спокойно в своих деревнях, трудились на своих участках, пасли свои стада, надо перебить врагов всех до одного.
Сержант видел врагов вблизи только в бою и еще — пленных. От жары они все красные, будто сырое мясо, и речь у них другая, не так говорят добрые люди в наших краях. Слова шипят и шуршат у них в глотке как змеи в лесу, когда близится пожар.
Один майор научил сержанта узнавать врагов, когда они пытаются притвориться своими. Стоит лишь приказать произнести слово «апельсин», и сразу все ясно. От свистящего змеиного звука «с» слово становится совсем другим, не похожим на то круглое, нежное, которым у нас называют золотой плод, переполненный соком.
Это — консерваторы. Это — враги. Война идет уже много лет, потому что никак не удавалось покончить с ними, но теперь уже скоро конец, мы их всех уничтожим, не оставим в живых ни одного, и тогда люди в долинах, в деревнях заживут спокойно, не будут прислушиваться к выстрелам и к конскому топоту, в страхе ожидая появления всадников с копьями.
Очень важную новость узнал сержант Тунапуй. Только что привез ему гонец приказ. Сержант выслушал его не мигая. Организовать два отряда для уничтожения пленных.
— Всех?
— Всех, — сухо отвечал офицер.
— И тех, которые в больнице, тоже?
— Тоже.
Сержант не то чтобы испугался, но все же на миг застыл и не отвечал ничего.
— Приказ выполнять немедленно. Война идет смертельная, с врагами надо покончить. Выводить по десятку во двор, где уборные, всех зарезать. Пороха не тратить ни в коем случае.
Сержант пришел наконец в себя, вытянулся, повернулся налево кругом и не спеша зашагал по стене; а после остановился и стал смотреть на толпу пленных во дворе. Все казалось спокойным: море, крепость, гора, но все сразу изменится, как только он передаст приказ, что вертится у него на языке.
Подозвал ординарца, приказал сухо:
— Собрать два отряда во дворе, где уборные. Выбрать людей, умеющих действовать ножом. Тех, кому приходилось забивать скот. Выдать каждому по ножу. Ножи хорошо наточить.
Ординарец побежал выполнять приказ; сержант вернулся к себе; больше он не смотрел на пленных. Спустился по боковой лестнице; в сарае лежал в гамаке человек. Поднялся, услышав голос сержанта.
— Капрал, выводите пленных по десятку во двор, где уборные. Там собраны два отряда, будут их резать. Когда покончите с этими, выведите тех, что в больнице. Не оставлять в живых ни одного врага. Если будет что новое, доложите.
Капрал отправился выполнять приказ, а сержант улегся в гамак. Потянулся, закинул руки за голову. Напрягая слух, пытался расслышать сквозь густой гул прибоя хоть один крик, или стон, или звук падающего тела, ничего не было слышно, но сержант знал, что смерть мечется сейчас по заднему двору.
Наверное, прошло много времени; его разбудил капрал, пришедший с докладом. Сержант протер глаза, набрякшие, мутные со сна. Видимо, он проспал несколько часов — яростное полуденное солнце накалило грязные стены и крышу сарая. Сержант с трудом вспомнил, что происходит или должно происходить. Он словно бы спрятался в сон, пока там делают это. И вдруг испугался: мало ли что могло случиться, а потом начальство обвинит его в небрежном выполнении приказа, почему, скажут, сам лично не участвовал в уничтожении пленных. Сержант быстро сел, ухватясь руками за веревки.
— Что случилось? — спросил сердито.
— Ничего, сержант, — прошелестел капрал. — Осталось всего несколько человек. Много с ними возни, знаете ли.
— Никчемный народ. Надо было мне самому пойти, показать вам, как это делается. Если бы я пошел, будьте уверены, мы бы уже давно кончили. В чем дело? Струсили вы, что ли?