Врач повернулся к Лурье. Улыбнулся.
— Добрый день Анри. У вас тоже все без изменений. Состояние мадам Лурье стабильное. С ребенком все в порядке. Опасности прерывания беременности нет. Вы человек бывалый, сами понимаете - травма головы… Нам остается только ждать, когда организм снимет защиту. Ваши друзья тоже так считают. Отис и Гримман согласны со мной. Они предложили нам свою помощь и закончат осмотр пациентов примерно через час. Можете их дождаться, а лучше тоже отправляйтесь домой. Вы почти двое суток без сна.
— Да какой тут сон Марсель.
— Я понимаю, но вам необходимо отдохнуть. Поезжайте домой, выпейте белого сухого вина или лучше немного коньяка, поешьте, чего-нибудь горячего. Займите себя чем угодно. Читайте, пишите наконец, черт возьми. Это лучшее, что я могу вам посоветовать.
— Спасибо Марсель. Я все-таки дождусь Отиса. Знаете, его голос сам по себе действует успокаивающе.
— Ну как знаете.
Врач пожал руку Анри и мужчине, все это время продолжавшему стоять рядом и направился к центральному холлу, в который выходили кабины служебных лифтов.
Анри еще немного постоял в холле, а затем направился к выходу. Выйдя на крыльцо госпиталя, он отошел в сторону от центральных дверей, подальше от бесконечного потока медицинских работников, каталок, полицейских и родственников пострадавших.
Безумие последних дней, накрывшее Париж пятничным вечером 13-го ноября 2015 года, здесь ощущалось сильнее всего. Именно здесь, наиболее четко виделся окончательный результат этого безумства. Осколки стекол, кирпичная крошка, следы пожара и отверстия от пуль, уберутся, заштукатурятся, отмоются. Окна, двери, фасады и мебель отремонтируют, заменят, а вот люди…
Людей на ремонт везли в больницы, госпитали, частные клиники. Некоторых уже отремонтировать было невозможно. А тех, кого можно было починить, рассортировывали как сданные в ремонт часы или радиоаппаратуру, развозили на каталках, или в креслах по отделениям. Колдовали над ними, потом снова везли. И так до тех пор, пока последний из доставленных не будет осмотрен, прооперирован, упакован в гипс или перевязан. А затем отправлен для дальнейшего выздоровления в больничную палату или сдан на руки заплаканным родственникам, еще не ощутившим в полной мере всю полноту значения короткого слова - жив.
— Профессия журналиста, как и профессия врача, полицейского, пожарного, накладывает на восприятие происходящего известную долю цинизма. Но только тогда, когда это не касается тебя лично или твоих близких, — вслух пробормотал Анри, наблюдая этот бесконечный процесс, не прекращавшийся второй день.
Он достал из кармана измятую пачку сигарет, выудил одну, она оказалась сломанной. Найдя урну, он с сожалением выбросил сломанную сигарету и, достав другую оказавшуюся целой, закурил. От табачного дыма запершило в горле, и разлилась горечь во рту. Он уже перестал считать какая это по счету сигарета, выкуренная с того момента, когда он с Гертрудой в компании друзей, отмечал день рождения своего друга и коллеги Пьера Кольена, в уютном кафе, в центре Парижа.
***
Для празднования дня рождения Пьер выбрал свое любимое кафе: «Контуар Вольтер», на бульваре Вольтера. Мужчины успели уже основательно поднабраться, когда в зал вошел новый посетитель. Несмотря на изрядную долю алкоголя, Анри каким-то «шестым» чувством ощутил угрозу, исходящую от незнакомца. Мужчина с типичной внешностью выходца из арабского мира, одетый в толстовку. Именно толстовка, почему-то бросилась в глаза дотошному журналисту.
Анри помог подняться жене, которая находилась на пятом месяце беременности, от чего стала неуклюжей и немного неповоротливой, что крайне ее раздражало. Она попросила проводить ее в туалетную комнату. В этот момент он краем глаза увидел, что подозрительный посетитель, сделав заказ и не дождавшись его, направился от барной стойки вглубь зала. Предчувствие опасности захлестнуло Анри с такой силой, что он непроизвольно подхватил Гертруду на руки и, опустившись на колени, прикрыл ее собой. Возмущенный крик жены, растворился в грохоте взрыва и последовавших за ним криках ужаса, боли и недоумения. Отлетевший осколок декоративной глиняной вазы, ударил вырывавшуюся из его объятий Гертруду по голове, и она умолкла, потеряв сознание. Вместе с ее молчанием для Анри выключились все остальные звуки окружающего мира. Для него все остальное просто перестало существовать. Вид окровавленной головы любимой женщины, затмил остальные фрагменты кошмара, в который превратилось помещение еще несколько секунд назад такого мирного и уютного кафе.
Анри не помнил как он, спотыкаясь о тела и опрокинутую мебель, нес на руках любимую женщину к выходу. Как сидя на холодном асфальте улицы, усыпанном осколками витринных стекол, вещами посетителей и фрагментами интерьера кафе, пытался рукой зажать кровоточащую рану на голове жены, баюкал ее как малого ребенка. Он непрерывно бормотал слова ободрения, которых она уже не слышала, ожидая прибытия кареты «Скорой помощи». Потом последовала сумасшедшая гонка по ночным улицам столицы Франции, каталка и дверь операционной. Вот тогда примчавшийся следом на такси Пьер, по его просьбе и купил сигареты. Вот тогда он и начал их считать. Утром он уже не считал, а просто курил. Кофе и сигареты, кофе и сигареты… И ожидание. Сначала у дверей операционного блока, потом у дверей реанимации. Кофе и сигареты…