На третий день ко мне привели батюшку, который стал рассказывать мне, что суицид – это тяжкий грех. Я смеялся как сумасшедший. Наверное, уходя, он решил, что в меня вселился демон.
На четвертый день меня навестил психолог. Как он только ни старался. Я не издал ни звука.
На шестой день меня выписали. В смысле, перевезли обратно в квартиру Мурата. Руки всё так же были связаны. Успокоительное кололи три раза в день и перед сном раз снотворное.
На седьмой день хозяин дома решил меня навестить. Мое сердце выбрало не совсем подходящий для него темп, меня всего затрясло, и я лишь смог произнести:
- Уходи…
И он ушёл.
***
Я не знал, зачем я здесь. Не видел в этом смысла. Понимал, что рано или поздно придется платить за моё проживание тут. За врачей. За еду. За мою жизнь.
Они опасались меня развязывать, но вечно держать меня связанным тоже не могли. Они нашли простое решение – видеокамеры. Их повесили в нескольких частях комнаты, чтобы был обзор каждого закуточка. Из комнаты убрали почти всё. Оставили кровать, пуфик, тумбочку. Я был под вечным надзором.
Немного растерянный, я сидел на кровати, потирая ладони. Очень хотелось снять повязки с рук, но я был предупрежден, что это делать не стоит. Мурата я не сразу заметил. Он стоял у двери, подпирая ее косяк, очевидно уже какое-то время. Я встретился с ним взглядом и тут же посмотрел в сторону.
- Хреново выглядишь, - он делает шаг ко мне. – Ты почти не ешь.
Ничего не могу придумать в ответ.
- Если не будешь есть, тебя будут кормить с ложечки. Ты этого хочешь?
Он рядом. Садится. Чувствую запах его парфюма. Неожиданно приятный.
- Славик, - нараспев произносит он моё имя. – Не позволю тебе умереть. Даже не думай об этом.
- Что, не наигрался?
- Нет, - он улыбается. Довольный, что я заговорил. Протягивает руку и отводит волосы от лица. Конечно, я вздрагиваю. – Боишься?
- Нет.
Бессовестно вру. Его улыбка становится шире. Рука тёплая, опускается мне на плечо. Больше всего хочу, чтобы её там не было.
- Славик, - чёрт возьми, перестань меня называть по имени… - Славик.
Он притягивает меня к себе, и я не сопротивляюсь. Чуть помедлив, его губы касаются моих. Замирают. Я был не прав, когда думал, что это омерзительно. Он без сопротивления проникает языком внутрь. Я не двигаюсь. Нахожусь в состоянии шока. Широко открыв глаза, окаменев. А Мурат целует меня. С тем чувством, которого я никогда не испытывал. С нежностью. Меня никто никогда не целовал. Слюнявые лобызания, призванные унизить, не в счёт. Пальцы мужчины пробегают по моей шее, чуть щекоча, приятно щекоча. Поцелуй обострил чувства. Отключил мозг. Я пришёл в себя на коленях мужчины. Не понимая, как я там оказался, я со страхом посмотрел на него, вкладывая во взгляд всё моё недоумение. Он ответил. Ну, если поцелуй можно назвать ответом.
Мы целовались бесконечно долго. И он ничего не делал больше. Гладил меня. Прижимал к себе. Я возбудился. На тонких пижамных штанах отчетливо выделялось тёмное пятно. Судя по застывшему желанию в глубине его глаз, Мурат себя сдерживал с трудом. Но сдерживал.
Позади раздалось кашлянье. Не особо деликатное. Напоминающее, что в доме могут быть другие. Медсестра, например.
И тут впервые в жизни мне стало стыдно. Мне не было стыдно раздвигать анальное отверстие четырьмя пальцами на камеру, а тут стало… Не понимая, что делаю, я спрятал голову на груди мужчины, и он обнял меня в ответ. Защищая. Это чувство, что кто-то есть, кто-то сильнее… Горло сжало. Я никогда такого не испытывал. Буквально скатываясь с его коленок, я отползаю дальше от него. Это ложное чувство. Он играет со мной. Сам сказал. Таких, как я, не защищают. И уж, конечно, не целуют с нежностью.
Мурат поправил смятую рубашку и вышел, выразительно глядя на медсестру. Которая очень недовольная сделала мне укол.
***
Раны под повязкой чесались. Ужасно. Я то и дело теребил бинты, отчего они растянулись, и из них повылазили нитки. Аппетита не было. Настроения тоже не было. Я думал, что этот пидарас Арефман ужасней всех на свете. Ошибался. Каждым своим появлением Мурат доказывает обратное. Я чуть было не доверился ему в прошлый раз. Как идиот отвечал на поцелуй. Мурат играет нечестно. Но я понял, что мне нужно сделать. Подыграть ему. Тогда его бдительность ослабнет. Я смогу завершить начатое.
Мужчина появился через несколько дней. Я несмело улыбнулся. Сразу почувствовал, как он напрягся. Его не так просто обмануть. Он не подходил. Замер у дверей:
- Ты по-прежнему не ешь.
- Не хочется, - блять, насилую сам себя, разговаривая с ним.
- Тебе нужно есть. Быть может, приготовить что-то, что ты любишь?
Пиздец, как я тронут. Чего вдруг такая забота? Сука, я в детдоме вырос. Ничего там нормального не давали. Привык к бич-пакетам. Лапшички мне завари. Но я сдержался. Ляпнул:
- Курицу.
- Курицу?
Этот придурок не знает, что есть такая птица?
- Да. С картошечкой.
Ничего не говоря, он выходит. Чёрт, чувствую себя, будто хожу по острию ножа. Не очень хочется, чтобы он понял.
Курицу принесли часа через два. Нежную, сочную, ароматную. Я и сам не заметил, как съел целую порцию.
Мурат появился к вечеру. Нахмуренный. Сел напротив меня (ему принесли стул):
- Ну?
- Что?
- Что ты затеял?
Сердце ушло в пятки. Не понятно, откуда силы, но я говорю:
- Что затеял?
- Улыбаешься мне, есть стал.
- Тебя что-то не устраивает?
- Фальшь, скользящая в этом.
- Ты ошибаешься. Просто… - я замешкался. Ну не знаю я, что сказать.
Мурат воспринял моё молчание по-своему:
- Послушай, Слава, я не собираюсь тебя обижать.
Да ладно. Не могу сдержать улыбку. Да гори оно всё:
- А как же тогда? Когда насиловал. Тоже не собирался?
Он спокойно смотрит на меня:
- Ты меня разозлил.
Горько усмехаюсь:
- Ну и к чему эти игры? Я шлюха, всегда ей буду. Знаешь, сколько меня переебало? Я даже вспомнить не могу.
- Могу представить. Вот только… Слав, ни один из них тебя не целовал.