Мюллер с видимой неохотой вылез из-за стола и подошел к стене с картой. В отличие от армейских начальников, обычно разворачивавших многометровые склейки карт на столах, он предпочитал, чтобы они висели на стене. Эта привычка осталась у него еще со времен службы в баварской криминальной полиции, где именно так было принято вешать план-схемы и карты районов и города.
— Где именно?
— Тридцать километров севернее Борисова, — подсказал Бойке.
— Хм, почти у самой штаб-квартиры армейского командования! И что за сообщения? Мне нужны подробности.
— За прошедшую пару недель было несколько выходов с весьма объемными сообщениями. Самое большое занимало три машинописных листа. Правда, криптологи до сих пор не смогли расшифровать ни слова. Все зафиксированные точки располагались в таких дебрях, что посылать туда оперативные группы смысла не имело. Ко многим местам просто нет никаких дорог. А вчера вечером перехватили сразу девять коротких сообщений, причем в голосовом режиме, и, что более интересно, служба контроля эфира также перехватила семь ответных сообщений. К ним прилетал самолет, бригадефюрер!
— А что же армейская ПВО допустила такое? — Мюллер сердито посмотрел на подчиненного.
— Не могу знать, бригадефюрер.
Жестом велев Освальду замолчать, начальник гестапо быстро подошел к своему столу и снял трубку одного из телефонов:
— Гюнтер, немедленно соедините меня со штабом противовоздушной обороны в Борисове! — бросил он. — Это Мюллер! — добавил он спустя почти минуту, очевидно, после того как адъютант, наконец, дозвонился до упомянутого учреждения. — Вы что, знаете какого-нибудь другого Мюллера? Который может звонить из этого учреждения? — говорил бригадефюрер зло и отрывисто. — Мне нужна информация о русском самолете, прилетавшем сегодня ночью в район Борисова! И чем быстрее, тем лучше! Для вас! Все! Жду! — И он бросил трубку.
Шеф гестапо вернулся в кресло:
— А пока эти тугодумные ослы будут разыскивать простофиль, дежуривших сегодня ночью, вы, унтерштурмфюрер, изложите мне, какие еще детали сподвигли вас к тому, чтобы решить, что эта рация принадлежит группе «Медведь».
— Во-первых, я сопоставил сроки. Последний контакт был почти месяц назад, когда мы зафиксировали ту сверхдлинную передачу из района северо-западнее Минска. Тогда еще оперативная группа в засаду попала, помните? — И, получив в подтверждение кивок, Освальд продолжил: — Второе — почерк. Все-таки я тогда ошибался, посчитав «медведей» за диверсантов. Скорее всего, они оставлены здесь русским командованием для сбора разведывательной информации и организации сети агентов. После того как у них скапливается необходимый объем сведений, они передают их в Москву. Впрочем… — Бойке и не заметил, как принялся ходить вдоль стола начальника. — Если к ним действительно прилетал самолет, то моя догадка про вывоз чего-то весьма для Москвы важного тоже имеет право на существование… — Зазвонивший телефон прервал его.
— Да! Я… Почему не доложили… А возможность перехватить была?… Понятно… Вы уверены? Сколько? Да, понял! Документальный отчет должен быть у меня… — Бригадефюрер посмотрел на стоявшие в углу монументальные часы в корпусе из мореного дуба: — Через час! — заключил он. — Хорошо, тогда к четырнадцати ноль-ноль, — изменил он свое решение, выслушав ответ собеседника. — Значит, так, — положив трубку и побарабанив пальцами по столешнице, обратился он к подчиненному: — самолет действительно прилетал, но доблестные рыцари Люфтваффе на него не отреагировали, поскольку он прилетел с запада. В это же время ожидалось прибытие очень важного транспорта из Берлина, поэтому они и не стали дергаться. Улетел он ночью, пробыв неизвестно где около трех часов. Направление убытия, — похоже, Мюллер теперь дословно воспроизводил доклад пэвэошников, — северо-запад. Вот что, унтерштурмфюрер: берите оперативную группу, мотоциклетную роту из местного полицейского батальона и поезжайте в те края, посмотрите, что там к чему. Понятно?
Территория полигона Военно-инженерной академии им. Куйбышева. Станция Опалиха, Московская область. 19 августа 1941 года. 09:07.