На миг Морс даже растерялся и закончил бы разговор, быстро закруглившись, только не успел, потому что Даунс еще не договорил до конца:
— Это Шейла... Я знаю, кто видел меня вчера днем. И нисколько не виню ее за то, что она рассказала вам. Если произошло убийство, мы все обязаны сообщить обо всем, что может иметь отношение к делу, какой бы это ни казалось мелочью. Так что могу сообщить вам тоже сразу. Когда я проезжал вдоль Сент-Джилса вчера после обеда, то обогнал одного из членов группы, шагавшего в сторону северного Оксфорда. Вы хотите знать, кто это был, инспектор?
Глава двадцать седьмая
Весьма грустно сознавать, что многие низкие, грязные подозрения оказываются небезосновательными.
Насколько видел Льюис, беседу Морса с туристами нельзя было бы отнести к самым впечатляющим действиям шефа. Он сообщил слушателям о смерти — просто «смерти» — доктора Кемпа, объяснил, что в интересах установления... э... общей картины необходимо, чтобы все заполнили небольшой вопросник (который им раздадут), подписали его и поставили дату, а потом вручили сержанту Льюису, что отъезд автобуса будет отложен, возможно, где-то до конца дня, обед любезно организован администрацией «Рэндольфа», что мистер Седрик Даунс вызвался утром устроить для них что-нибудь, примерно от 10.45 до 12.15, что (как считает Морс) активность лучшее лекарство от превратностей судьбы и он надеется, что вся группа воспользуется любезным предложением мистера Даунса, а если они попытаются вспомнить события предыдущего дня, то не придет ли им на память что-нибудь, пусть даже на первый взгляд несущественное, но необычное, удивительное, несвойственное кому-нибудь или чему-нибудь — видите ли, именно такого рода вещи часто оказываются решающими для раскрытия уголовных преступлений. А здесь, как это ни печально, речь идет более чем об одном преступлении, не только о краже драгоценностей, но и двух убийствах: человека, который должен был подарить эти драгоценности Эшмолеану, и того, кто должен был официально принять этот подарок.
Закончив свое обращение, Морс остро почувствовал, что в косвенно высказанном им предположении содержится не просто частица истины, а наверняка сама истина: между событиями, которые с такой стремительностью разворачиваются вокруг Волверкотского Языка, должна существовать какая-то связь. Больше того, наверняка эту связь нужно искать внутри группы американских туристов плюс их лекторов и гида, именно среди них находится преступник. А через пятнадцать минут, когда были собраны все заполненные вопросники, появилась очень основательная причина предположить, что Морс может быть прав, так как трое — Эдди Стрэттон, Говард Браун и Джон Ашенден пока не смогли дать удовлетворительного объяснения относительно того, где они лично находились в интересующий следствие промежуток времени предыдущего дня, когда первоначальные группы, а точнее три, были несколько перестроены (после звонка Кемпа) и когда любому, хотевшему по какой-то причине отсутствовать, представилась удивительно удобная возможность сделать это. И проверить, кто, когда и что делал, оказалось бы таким же трудным делом, как провести перекличку после Дюнкерка.
Морсу же информация, собранная по крупицам из вопросников, принесла чувство удовлетворения, и, когда в 10.50 утра Седрик Даунс направился от «Рэндольфа» в сторону Саут-Парк-роуд и к университетскому музею, а с ним все (кроме мистера Эдди Стрэттона) члены группы, Морс был до некоторой степени доволен собой. Особенно интересен был тот факт, что один из двоих явно затруднившихся с заполнением пункта (в) вопросника, Говард Браун (Морс не мог понять, почему его жена не захотела прикрыть его), проставил в графе «Дата приезда» 27 октября — или, точнее, 
.
Морс помнил и о единственном человеке, не присутствовавшем на собрании, человеке, который все еще лежал в постели со страшной головной болью и едва притронулся к поданному в номер завтраку. Он лежал в номере 201, куда проводила его Ширли Браун, когда он ввалился, после так и необъясненного отсутствия, в «Рэндольф» накануне вечером.
Но в данный момент самый большой интерес Морса приковывал к себе Ашенден. Ашенден! Человек, которого, по словам Седрика Даунса, он обогнал на велосипеде, человек, солгавший о Магдалене, о том, что ходил туда, человек, который, как и Говард Браун (а возможно, и Эдди Стрэттон), не сумел представить хотя бы одного свидетеля, подтвердившего бы его местонахождение в послеобеденное время предыдущего дня.
Трое. До чего же просто оказалось немедленно выявить троих подозреваемых в убийстве Теодора Кемпа.
Не слишком ли просто?
Глава двадцать восьмая
И я когда-то к магам и святым
Ходил, познанья жаждою томим,
Я им внимал, но уходил всегда
Чрез ту же дверь, как и являлся к ним.
Эдуард Фицджеральд.
— Как настроение, Морс?
— Оптимистичное.
— О! — Можно было подумать, будто Макс был разочарован ответом, когда снова повернулся к своей вызывающей у других людей отвращение работе.
В то утро любой человек со стороны поразился бы контрасту между этими двумя людьми. Полноватый горбун-врач, человек осторожный, но в то же время веселый и жизнерадостный, — и Морс, заметно уставший, плохо выбритый электрической бритвой, давно уже перевалившей пик надежности, и все же откуда-то изнутри светящийся добрыми чувствами.
— Здесь обширная гематома, — Макс показал на левый висок Кемпа, — но главный удар, — он повернул голову на себя и ласково провел рукой по разбитому черепу, — пришелся сюда.
К горлу подступила горечь, Морс постарался проглотить ее, врач понял его и снова натянул на голову трупа простыню.
— Немного грязновато, верно? И вытекло много крови. Тому, кто убил его, пришлось отмывать целое ведро крови.
— Значит, он был убит?
— Что? Ах ты, черт побери! Сказал немного лишнего, а?
— Но его убили, ведь убили же?
— А это уже твоя работа, не моя.
— Который из ударов был смертельным?
— При таком-то тоненьком, как бумага, черепе? Любой мог быть смертельным. Легонько стукнуть в нужное место...
— Возможно, удар по голове сзади, Макс?
— Ну, да, конечно, могло быть и так.
— Или?..
— Да. Могли трахнуть в висок и убить.
— Кто-то мог его ударить, а потом он мог упасть и стукнуться о каминную решетку, дверную ручку, спинку кровати...
— Или о край тротуара или камень, если он был на улице.
— Но ты не считаешь, что это произошло на улице?
— Это уже не моя епархия...
— Не мог ли он получить повреждения, находясь в воде?
— Как сказать...
— И к тому же на нем ничего не было надето, верно?
— Ты это хорошо подметил, Морс. И у меня еще кое-что...
Макс открыл теперь торс Кемпа и на несколько дюймов поднял тело над столом. Сзади по правому плечу тянулась царапина длиной пять-шесть дюймов — легкая, довольно поверхностная царапина, как казалось на первый взгляд, но нанесенная, вероятно, совсем недавно.
— Чем могло его оцарапать, Макс?
— А я почем знаю, дорогой мой мальчик.
— Подумай!
— Каким-то орудием.
— Не очень тупым.
— Я бы сказал, острым орудием, Морс.
— Поразительно!
— Довольно острым, сказал бы я.
— Нанесена, когда он, как Офелия, плыл по воле волн?
— О, я не могу этого утверждать.
— Не могло ли это случиться до того, как его убили? Когда он еще был в рубашке?
— О! Вот это вопрос, свидетельствующий об интеллекте!
Оба внимательно посмотрели на небольшую ранку, протянувшуюся по диагонали от шеи сзади к подмышке.
— Могло так быть, Макс?
— Думаю, что нет.