Морс сделал эффектный (в его представлении) жест в сторону двух пустых кресел за спиной миссис Роско.
— Если они обсуждали свои планы в автобусе, кто скорее всего мог их слышать? Мне говорили, например, миссис Роско, что у вас поразительно острый слух дли женщины в вашем...
На этот раз маленькая леди вскочила с места.
— Такой намек, инспектор, совершенно беспочвен, и я хочу довести до вашего сведения, что один из моих друзей дома — один из самых знаменитых адвокатов, ведущих дела о клевете...
Но Морс снова, все с той же терпеливой улыбкой, успокоил ее:
— Вы не были единственной, кто мог слышать их, миссис Роско. По соседству со Стрэттонами, через проход, сидели мистер и миссис Браун... а перед ними, на месте руководителя...
Глаза всех, и Морса тоже, как притянутые магнитом, повернулись к Ашендену, сидевшему в первом ряду с самым неприступным видом и выслушавшему эти слова даже не моргнув глазом.
— Понимаете, — продолжил Морс, — Стрэттон не ходил в свою комнату в «Рэндольфе», то есть в тот момент. Но кто-то это сделал, кто-то из присутствующих здесь, кто-то, подслушавший и узнавший достаточно много из их плана, кто-то, увидевший или увидевшая в этом на редкость удачную ситуацию для себя и воспользовавшийся ею. Как? Вызвавшись выкрасть Волверкотский Язык, с тем чтобы Стрэттоны могли немедленно востребовать — востребовать, оставшись полностью вне подозрений, — вожделенное вознаграждение в виде страховых!
Позвольте изложить вам все это самым элементарным образом. Тот, кто подслушал обсуждение замышляемой аферы, выполнил за Стрэттона то, что должен был сделать он: выкрал драгоценность, незаметно скрылся с ней, и потом на холодке избавился от ненужных жемчуга и мелочи. И это, леди и джентльмены, не придуманная мной дикая гипотеза, это правда. Стрэттону сделали предложение, от которого он вряд ли мог отказаться. В то время он, впрочем, не имел представления, какой услуги от него за это потребуют. Но очень скоро узнал. Точнее, на следующий же день, и добросовестно выполнил свою часть соглашения, проявив при этом удивительную верность данному слову. Кстати, — Морс подчеркнуто посмотрел на часы, — очень скоро он вылетает из аэропорта Кеннеди, рейсом до Хитроу. Он уже сделал признание, очень существенное и подробное, относительно своей роли в необычных обстоятельствах, связанных с Волверкотским Языком и доктором Кемпом. Но — прошу мне поверить! — это не он выкрал первый... или убил второго. И я с нетерпением жду новой встречи с мистером Стрэттоном, потому что он пока что наотрез отказывается назвать мне, кто же убийца...
Четверо аквалангистов сидели теперь перед пылающим камином в баре гостинцы «Форель». Хозяйка, пышная дама за сорок, подала каждому по огромной тарелке мяса с перцем и по кружке пива, чтобы не горело в горле. Никто из четверых раньше не встречался с Морсом и не представлял, как бы тот отнесся к их питью и тем более, с каким бы неодобрением он посмотрел на пиво. Но они знали, что работают для него, и каждый надеялся, что если драгоценность найдется, то найдет ее именно он. Услышать, что он благодарит их, ценит сделанное, — вот что было для них пределом мечтаний.
Но так ничего и не найдено. Ничего, только детский трехколесный велосипед, полусгнившая мишень для детской игры в дротики и что-то, похожее на арматуру от пылесоса.
Когда в прошлом Стрэттону доводилось летать на самолете, у него замирало сердце, стоило ему только услышать «динг-донг» внутренней связи. Он даже думал иногда, что использование в самолете радио для объявлений следовало бы запретить положением международного права, за исключением возникновения крайней опасности. Эдди еще не встречал человека, которому было бы интересно узнать фамилию пилота и чем он занимается. Почему бы им не заниматься своим прямым делом — вести самолет, а не разглагольствовать перед пассажирами о том, какой великолепный вид открывается с высоты на Атлантический океан? Никаких объявлений, никаких новостей — вот чего желают пассажиры. Но вот теперь, за десять минут до взлета, Страттон испытывал странное чувство, у него начисто отсутствовала прежняя тревога по поводу возможной воздушной трагедии. Не будет ли подобный конец желанным освобождением? Нет, ни в коем случае. Он еще раз поговорит с Морсом, да, да, поговорит. Но Морсу так и не узнать — по крайней мере от него — имени человека, убившего Кемпа.
Глава пятьдесят шестая
Вверяясь в небо статью горделивой,
Рос на волнах корабль неторопливый,
Но с ним и Айсберг рос громадой молчаливой.
Сержант Льюис был страшно доволен коротким упоминанием о нем, сделанным Морсом в выступлении перед туристами, во всяком случае, он пересматривал (в сторону повышения) свои оценки риторического искусства шефа. Хорошо, он (Льюис) знал теперь всю картину, но интересно послушать детали в пересказе для несведущей аудитории. Он никогда не ходил в лучших учениках в школе, но часто думал, что никогда не был бы настолько хуже первых учеников, если бы учителя охотно повторяли объяснение, а еще лучше, повторяли и в третий раз. Стоило Льюису прочно схватить суть предложения, идеи, гипотезы, теории, и он без труда видел ее значение, вытекающие из нее выводы, — и не хуже всякого другого, даже Морса. Для него проблему составляли первые стадии изучения вопроса, в то время как Морс — тот доходит до нескольких ответов по разным пунктам еще до того, как дочитает до конца список вопросов. Вот что больше всего в этом человеке вызывало у Льюиса восхищение — способность сразу вырываться вперед, опережая всех с самого старта, хотя порой он и оказывается совсем не на той дорожке. Но не это главное. Главное, Морс, по всему видно, верит, что Льюис не только бежит вместе с ним и держится рядом, но что Льюис временами замечает кое-что, лежащее впереди, чего не уловил сам Морс, пока они полным ходом неслись к победному финишу. Смешно, конечно, но Льюис заметил, что начинает верить, будто такое ложное впечатление может продержаться долго.
«У него несколько педантичная дикция, — думала доктор Мол, — но ведь он говорит предложениями, это необычно даже для проповедников, не говоря уж о полицейских. И — благодарение Господу! — он не стоит, засунув руки и карманы, и не позвякивает там монетами». Он напоминал ей учителя латыни, в которого она была по уши влюблена, интересно, смогла бы она так же увлечься этим человеком. Он выглядел несколько полноватым, но не толстым, и она подумала, что, вероятно, он слишком увлекается спиртным. Вид у него усталый, словно всю ночь он провел на ногах, занимаясь своими расследованиями. Пожалуй, он из тех мужчин, с которыми она с удовольствием завела бы роман, и ей подумалось, интересно, изменял ли он когда-нибудь жене... И уж конечно никакая жена не выпустит мужа из дома в такой, с позволения сказать, не очень чистой рубашке. Доктор Мол чуть заметно улыбнулась собственным мыслям, ей хотелось быть уверенной, что она отлично выглядит. И она попыталась выбросить из головы мысль, что, может быть, у него дырявые носки.