– Надо сбросить!
Игнатьев слышал, что подобный случай был у одного пилота и тогда парашютист при посадке разбился.
– Надо непременно сбросить!
Игнатьев сильно накренил самолёт в правую сторону и шёл так минуты две, пять…
– Ничего не выходит! – сказал вошедший в кабину бортмеханик.
Тогда пилот осторожно накренил машину влево и пошёл так. Не отцепляется! Он стал круто набирать высоту. С тысячеметровой высоты он поднялся до двух с половиной и там выровнял самолёт.
Опять вошёл бортмеханик:
– Не отрывается, как будто его припаяли!
Игнатьев сделал ещё несколько попыток, возможных для большого транспортного самолёта. Но всё было безуспешно.
– Сообщите о происшествии в Москву, – сказал он радисту.
Из Москвы ответили: «Идите на аэродром».
Выстрелы вражеских зениток при перелёте линии фронта на этот раз не волновали экипаж, все были озабочены парашютистом.
В течение двух с лишним часов полёта в Москву за ним велось непрерывное наблюдение.
– Жив! Сейчас он шапку поправил! – сообщил бортмеханик.
– Кажется, валенок у него соскочил, – пристально вглядываясь в темноту, сказал майор.
Игнатьев и бортмеханик заметили, что парашют закрыл почти весь стабилизатор, поэтому его было трудно сбросить. Теперь это радовало. Возможно, что при посадке парашютист не коснётся земли.
«Догадался бы он при посадке подтянуться на лямках!» – думал Игнатьев.
Из Москвы то и дело справлялись по радио:
«Я – «Урал». Игнатьев! Игнатьев! Я – «Урал». Сообщите, где находитесь, что нового?»
«Урал»! «Урал»! Я – Игнатьев. Прошёл Серпухов. Высота девятьсот метров. Парашютист в том же положении».
Уже светало, когда самолёт подходил к Москве.
«Урал»! «Урал»! Я – Игнатьев. Подошёл к вам. Разрешите стать в круг?»
«Я – «Урал». Посадку разрешаю. Снижайтесь на триста метров. Осторожнее!»
«Понимаю».
На аэродроме приготовились к приёму самолёта. Карета «скорой помощи» стояла начеку.
Диспетчер, наблюдавший за посадкой самолёта, заметил, что парашютист при снижении самолёта подтянулся на лямках, поджав ноги. «Вот молодец!» – подумал он.
Со всеми предосторожностями Игнатьев сделал посадку. Ожидавшие бросились к хвосту самолёта. Ко всеобщей радости и удивлению, необычный пассажир уже стоял на ногах.
Это был молодой, плечистый парень, курносый, с веснушками на лице.
– Жив?! – воскликнул подбежавший командир эскадрильи.
Парашютист растерянно оглядывался – старался, видимо, понять, где он, и не отвечал.
– Оглох от шума моторов, – сказал пожилой врач, одетый в шубу, из-под которой виднелся белый халат.
– Жив? – как можно громче крикнул командир, хотя в его вопросе уже не было смысла.
– Это куда же мы прилетели? – неожиданно для всех спросил парашютист.
– В Москву! – весело сказал подошедший Игнатьев. – Да ты, кажется, и не ушибся?
– В Москву? – с ужасом переспросил парашютист. – Эх! Вот досада так досада!
– Да какая же тут досада? Жив – и хорошо!
– Жив-то жив, – отмахнулся тот, – а что наши ребята скажут? Почему я назад вернулся? Вот досада! Товарищи, а когда же вы меня опять туда перебросите?
Наперерез
Война уже откатывалась на запад, к границам и за границы нашей Родины. По мере наступления Советской Армии передвигались всё дальше и дальше фронтовые аэродромы, с которых взлетали наши самолёты.
Так, наконец, Дымов, лётчик транспортной авиации фронта, стал вылетать на выполнение заданий с аэродрома, находившегося близ болгарского города Добрич.
Был конец сентября 1944 года. Здесь, в Болгарии, стояли ясные, солнечные дни и погода всегда была лётной.
В двенадцать часов дня Дымов вернулся с выполнения очередного задания. Только он вышел из самолёта – к нему подбежал один лётчик.
– Наконец-то ты здесь! Тебя ждут.
– Кто?
– Какие-то военные. Вон, смотри, машина едет сюда.
По полю аэродрома к месту посадки самолёта мчалась «эмка». Дымов удивился: в чём дело?
Машина остановилась около самолёта, и из неё вышел офицер. Дымов вытянулся, приложив руку к козырьку.
– Вы командир корабля Дымов? – спросил офицер.
– Так точно, я командир корабля Дымов.
– Вам пакет из штаба армии. – И офицер вручил Дымову запечатанный конверт.
Дымов вскрыл его и начал читать. Чем дальше он читал, тем строже и озабоченнее становилось его лицо.
Офицер рассматривал Дымова. Высокий, худой лётчик казался ему слишком молодым, возможно, недостаточно опытным, чтобы выполнить новое задание.
– Когда надо вылетать? – спросил Дымов, складывая прочитанный приказ.
– Как можно скорее.
– Можем вылететь через час.
– Хорошо. Через час мы будем здесь…
Приказ озадачил Дымова. Ему предлагалось взять на борт самолёта двадцать пять автоматчиков и немедленно лететь в район города Свилинграда, недалеко от границы Болгарии. Большая часть Болгарии и её столица София были уже освобождены советскими войсками, а в районе Свилинграда ещё стояли гитлеровские войска. И вот где-то там по железнодорожному пути движется к границе поезд, состоящий из паровоза, двух классных вагонов и одного багажного. Задача заключалась в том, чтобы захватить этот состав.
В приказе было оговорено, что если неподалеку от поезда не найдётся подходящей площадки для посадки самолёта, то лётчик должен посадить машину прямо на полотно железной дороги, наперерез поезду.
Посадка на полотно железной дороги очень сложна, но возможна. Дымов знал, что сажать самолёт в этом случае нужно на брюхо, без шасси. Некоторые части машины могут выйти из строя, но люди останутся живы.
За войну Дымов прошёл большую школу. Он летал на бомбардировщике – бомбил вражеские объекты и соединения, летал на больших транспортных кораблях, выполнял самые сложные задания, связанные с риском для жизни. Но предстоящий полёт был особенно сложным…
Пока в самолёт грузились автоматчики, командир группы сообщил Дымову интересную подробность. В маленьком составе, который надо было перехватить, удирали от Советской Армии члены бывшего фашистского правительства Болгарии – министры – и члены гитлеровской миссии. В багажном вагоне они увозили народные ценнооти.
Самолёт поднялся в воздух. С высоты двух с половиной километров слева от борта хорошо было видно Чёрное море, хотя самолёт шёл от берега за двадцать пять километров. Внизу пейзаж всё время менялся. Некоторое время самолёт шёл над равниной, потом начались плоскогорья, возвышенности и, наконец, высокие, покрытые лесами горы Балканского хребта.
Дымов внимательно смотрел на землю, сличая местность со своей картой.
Сорок минут полёта – и большой советский транспортный самолёт подлетел почти к самой границе. Граница шла извилистой линией. Пять минут неправильного курса – и окажешься над чужой территорией.
Обеспокоенный командир группы вошёл в кабину пилота:
– Вы смотрите не проскочите границу! У вас звёзды на плоскостях – сразу определят, чей самолёт.
– Не проскочу, не беспокойтесь! – ответил Дымов.
Железнодорожный путь Дымов хорошо видел, но указанного состава не было.
Тогда командир группы решил:
– Садитесь здесь, на поле. Постарайтесь приземлиться недалеко от полотна железной дороги.
Дымов начал искать площадку. Но, сколько он ни кружил, подходящего поля для посадки большого самолёта не было. Тут было плоскогорье, разделённое на маленькие поля, разгороженные канавками и кустарниками. Пропаханные борозды шли то вдоль, то поперёк. На наших больших колхозных полях можно садиться на шасси. Здесь это исключалось.
Дымов понимал, что сейчас всё зависит от него. Он должен найти правильное решение, иначе задание не будет выполнено.
– Нельзя рисковать, – сказал он командиру. – Давайте я пойду по железной дороге навстречу поезду. А там увидим, что делать. Лучше уж садиться на полотно железной дороги, чем на эти рытвины.
Самолёт пошёл в стороне от железнодорожного полотна, не выпуская его из виду. Состав надо было найти, увидеть, но так, чтоб из вагонов этого состава советский самолёт не был замечен. Увидят – поймут, что за ними гонятся, и постараются скрыться.