— Я ничего такого… — немного ошеломлённо, к тому же он прекрасно говорит по-турецки, что ставит меня в тупик.
— Знаю, дитя, — он как будто смягчается, хотя его тон до этого нельзя назвать суровым. — Меня, как и твоего будущего супруга, в возрасте шести лет забрали в Османскую империю.
Киваю, внимательно всматриваясь в лицо, которое не выражает никаких эмоций, лишь констатирует это как факт своей биографии.
— Тебе, наверное, интересно, почему я позвал тебя на разговор, — не спрашивает, но мне необходимо ответить.
— Согласна принять веру мужа как свою, — отвечаю слишком поспешно.
Он улыбается широко, но произносит то, что меня ещё больше ставит в тупик:
— Отказаться от веры после замужества почти так же невозможно, как и от мужа.
— И не собираюсь, — отвечаю.
— Не знаешь о чём говоришь, — сводит брови к переносице. — Как только примешь православие, твоя земля не будет тебя защищать…
— У меня будет муж, — немного дерзко.
Вновь улыбка и фраза, которой отец Илларион окончательно завоевал моё доверие:
— Бог един, все религии так или иначе несут знания, но дело ведь не в этом: если примешь крест, что носит твой будущий муж, ты обретёшь нас себе в помощь, нас — это целую страну, людей, которые станут твоими подданными, а если мудро будешь управлять нами, помогать, заниматься благотворительностью, тебя понесут на руках, мы пойдём ради тебя по любым дорогам, к достижению любой твоей цели, а своим поведением ты окажешь мужу неоценимую услугу, вас воспоют в веках, на этой земле живут самые добрые и благодарные люди.
Мурашки бегут по спине, и я киваю, он не требует согласия, но я уже выразила его.
— Приходи на службы по утрам вместе с повелителем, люди будут видеть твои старания и намерения, — читает мысли, будто то, о чём думала недавно, то, чего мне не хватает здесь, — потихоньку освоишь язык, привыкнешь, тогда и крестим.
Мне нечего сказать, и я вновь киваю, для меня уже всё решено, ещё тогда, в мрачном лесу, когда мы с Владом словно обручились, когда нас обручила сама земля Валахии. Хочу вернуться обратно в замок, но вижу Аслана, задумчиво смотрящего на горизонт, его спина напряжена. Он стоит у каменного ограждения. Неслышно подхожу, заглядывая вниз, и вижу бездну, открывающую потрясающий вид на горы, леса и долины.
— Льва не обманешь, хитрая овечка, — произносит он и поворачивает голову, по-доброму усмехаясь.
— Мог бы и притвориться, — мне становится немного обидно, поворачиваю к нему голову и вижу, что его глаза вновь обращаются к небу.
— Познакомилась с отцом Илларионом? — спрашивает словно бы невзначай.
— Да, весьма любопытный и очень лёгкий в общении, — делюсь с другом впечатлениями.
— Обманчивая лёгкость, он многое видел, многое знает, — говорит серьёзно, я удивлённо гляжу на него. — Эта земля, — он кивает головой, и я вновь смотрю на небо, — таит в себе много загадок и тайн, а церковь здесь стоит на страже всех людей, она защищает от того, что есть в лесах и непроглядных топях, как и Влад, теперь вынужденный защищать не только свою страну, но и другие народы от османов, — он замолкает и испытующе смотрит на меня.
Знаю, что он не хочет обидеть меня, ведь я из семьи тех, кто когда-то угнал их в плен.
— Аслан… — начинаю, но он прерывает.
— Здесь начнётся наша новая жизнь, это та земля, которая гостеприимно нас приняла…
— Ты решил остаться? — радостно спрашиваю его я.
Он улыбается:
— Да, — чуть гордо вздымает свой подбородок, — и принимаю их веру, она глубже, чем я когда-либо знал.
— Тебе не хочется… домой? — осторожно, заметив напряжение в плечах, но он вновь лениво их расправляет, словно бы лев, переминаясь с лапы на лапу.
— Хочется, но дом моего отца разрушен, я приду на пепелище, — он опускает голову, — а здесь у меня есть вы, не важно, где твой дом, важно лишь одно, что те люди, которых ты считаешь своей семьёй, всегда с тобой.
Он прав, тысячу раз прав, я оглядываюсь на замок, высящийся огромной громадой, и понимаю, что счастлива здесь по-настоящему и что земля Влада становится и моей. Попрощавшись с Асланом, спешу обратно, мне хочется видеть его сейчас, немедленно, чтобы разделить с ним мой восторг, чтобы он почувствовал мою любовь. Узнаю, что он в кабинете, но замираю, слыша, как он с кем-то громко разговаривает.
— Народ недоволен, мой король, — голос принадлежит одному из советников.
— Вы не даёте ей шанса, — говорит гневно, — я ваш повелитель, я так решил.
— Ты пошёл на поводу у турок вопреки воле отца, вопреки решению советников, ты привёл чужестранку к себе в дом, мы не запрещаем тебе сожительствовать с ней, — тот делает паузу.
— Нет, — гневно вскрикивает Влад и хлопает кулаком по столу, — она моя будущая жена, и это то, что вы не сможете изменить.
— Но мой король… — пытается утихомирить буйный нрав правителя вельможа, но не надо было открывать ящик Пандоры, легко улыбаюсь.
— За время моего отсутствия что сделано вами всеми? Я проехался по близлежащим деревням, чтобы увидеть, как живёт мой народ… А дороги? А полупустая казна?
— Но мой король, — пробует возразить тот, — неурожайные несколько лет, падёж скота…
— Не пробовали в эти годы не облагать оброком крестьян? — спрашивает насмешливо.
— А казна? — спешно парирует вопросом на вопрос.
— Всё равно пустая, — возражает Влад, сдерживаясь от смеха. — Воровать меньше будете, а люди начнут спокойно селиться в одном месте, никуда не двигаясь, а потом будут платить, и им не в тягость будет, продукты в разы дешевле будут, пробовали когда-нибудь думать не только о своём кармане?
Судя по тому, что сановник молчал, ответить тому было нечего.
— Идите, завтра жду отчёт о состоянии дорог, — Влад неумолим.
Я отхожу в сторону, по коридору слышится тяжёлый вздох и причитания:
— Этот ещё требовательнее, чем старый.
Захожу в кабинет Влада и застаю его внимательно рассматривающим карту. Его задумчивый взгляд поднимается на меня, и последние печальные мысли развеиваются.
— Ты занят? — спрашиваю, а сама лёгкими шагами уже спешу к нему.
Он усмехается, а я ускоряюсь и прыгаю к нему на колени, пытаясь зарыться в рубашке. Влад всё так же задумчив.
— Скажи, что беспокоит тебя, свет очей моих? — обеспокоенно спрашиваю.
Он внимательно смотрит на меня и чуть поводит головой:
— Не хочу тревожить тебя, душа моя, — и вновь опускает голову, задумчиво, глазами проходясь по карте.
— Так буду ещё сильнее, — словно с ребёнком разговариваю, поднимая его подбородок, притягивая к себе.
— Мы в относительной безопасности, пока Мурад у власти, — выпаливает он, смотря на меня. — Может, будут набеги, незначительные, пока мы платим дань… Так уж получилось, что моя страна как ворота в Европу для Османов, им мы нужны как некий плацдарм для дальнейшего броска, их цель — территории за нашей, они перемелют нас как народ, им плевать на наши жизни, их цель — золото папской короны.
— Если бы я смогла что-то сделать, — с прискорбием заключаю я.
— Уже, — говорит, очерчивая пальцем скулы. — Ты рядом, этого достаточно.