— О, владыка... — скрывая истинные чувства, советник принялся бить поклоны. — Пусть владыка позволит его ничтожному слуге принять мучительную смерть! Ведь это моя вина, что презренный убийца сумел затаиться в самом сердце драгоценных покоев владыки!..
— Советник, — прервал его император, утирая крупные капли пота, выступившие на лбу. — Мы позднее решим, какой смертью и когда вам будет дозволено умереть. А сейчас мы желаем продолжить путь.
— Как владыке будет угодно! — Гао поспешно вскочил и, бросив быстрый взгляд на бездыханное тело, поднял с земли факел. — Пусть владыка соблаговолит следовать за его ничтожным слугой.
Дальнейший путь прошел без приключений: Гао и император миновали еще одну дверь — и советник на сей раз, не скупясь, осветил потолочные балки прежде, чем Цинь Ши-хуан переступил порог, потом спустились по извилистой лестнице и оказались перед последней дверью, толстой и тяжелой, за которой располагался вход в подземную пирамиду. Перед дверью бессменно бдили два стража, могучие и немые. При виде владыки они бросились наземь, но оружия из рук не выпустили. Цинь Ши-хуан милостиво позволил им подняться и одарил улыбкой: ведь этим людям, столь преданно охранявшим августейшие секреты, в скором времени предстояло покинуть мир людей.
А потом вступил в пределы усыпальницы.
Наставник Чжан, многие годы обитавший в пирамиде и видевший звездное небо только в виде особой милости владыки, трудился в главном зале подземного убежища — где из драгоценных металлов и камней была сооружена подробнейшая карта известной ныне Поднебесной. Скоро тут, по руслам изваянных в камне миниатюрных рек должны были заскользить, масляно переливаясь в ярком свете факелов, ртутные воды, чтобы наполнить чаши озер и сполна придать объем макету империи. Наставник заканчивал последние приготовления.
Появление владыки как всегда стало для него неожиданностью: император появлялся тогда, когда считал нужным, и никакие секреты святых-бессмертных, коими владел наставник Чжан, ни разу еще не помогли ему предугадать очередной августейший визит. Однако же от внимательного глаза Цинь Ши-хуана не укрылось, что наставник Чжан сегодня вел себя немного иначе: обычно он бывал испуган — что вполне объяснимо как важностью порученной ему работы и опасения навлечь на себя высочайший гнев, от которого нет спасения, так и дурным расположением духа владыки, в последнее время постоянно сопровождавшим Цинь Ши-хуана. Лишь завидев повелителя, наставник Чжан начинал суетиться, старательно кланялся, словом — из кожи вон лез, чтобы еще больше не прогневить императора, который мог придраться к любой мелочи. Чжан хорошо помнил те двадцать плетей, которыми в последний раз одарил его владыка, узнав, что на плане Поднебесной до сих пор отсутствует сама гора Лишань.
Ныне же наставник Чжан, крепкий голенастый старик с копной седых спутанных волос и нечесаной жидкой, но длинной бородою, преклонил колена перед повелителем безо всякой суеты и дрожи. Цинь Ши-хуану показалось даже, что Чжан проделал все это с каким-то... достоинством. Наставник был исполнен странного императору спокойствия — а между тем, как сразу заметил Цинь Ши-хуан, русло Янцзы еще не было закончено, и Чжан как раз старательно выбивал его зубилом, когда император появился в зале. Тем не менее наставник не боялся. Быть может, наелся каких-нибудь даосских снадобий?..
— О, владыка всего сущего! — глухо донесся до императора глубокий голос Чжана, уткнувшегося лицом в облицованный полированным нефритом пол. — Да продлятся года владыки тысячу раз по тысяче раз!
— Мы желаем знать, как обстоят дела, — проронил Цинь Ши- хуан, скользнув взглядом по худой спине наставника. Наученный нападением в переходе советник Гао выступил вперед и занял позицию между императором и старым даосом. — Мы хотели бы услышать, что ты узнал о нашей книге. Ты можешь встать.
Чжан медленно поднял голову и поднялся. Повелитель Поднебесной в очередной раз про себя удивился, сколь крепок оставался наставник — несмотря на годы, проведенные в подземном заточении.
— Владыка, — начал наставник Чжан голосом гораздо более уверенным, нежели обычно, — книга, с которой владыка столь великодушно позволил своему ничтожному слуге ознакомиться, обладает поистине удивительными свойствами.
— О чем говорит она? — поинтересовался Цинь Ши-хуан.
— Ничтожный слуга вынужден признаться, что ему это неведомо, — со вздохом сожаления отвечал наставник. — Но пусть владыка не гневается на ничтожного, ибо причина тому заключена не в несовершенстве убогих знаний его слуги или в малополезности того наиобширнейшего книжного собрания, к которому милостью владыки ничтожный даос в скудоумии своем который год приникает при необходимости...
— Какова же тогда причина? — император нахмурился: снова неудача! Советник Гао незаметно напрягся. — Говори же.
— Ваш ничтожный слуга не смеет скрывать от владыки ни крупицы выпавшей на его долю мудрости, — заговорил Чжан. — Истина в том, что те речи, которые запечатлены в той книге, в сути своей небывалые, а события, о коих повествует она, — диковинные и удивительные. Хэ Ма, творец поразительный, но никому дотоле неведомый, сложил песни и гимны, в коих говорится о походах, сражениях, победах и пирах воинов, среди четырех застав никому не знакомых, и имена героев тех звучат уху непривычно, словно имена варварские, но поступки и речи их таковы, что и благородный муж не побрезгует, хотя и сочтет многое странным и чудным. Слог же Хэ Ма поистине драгоценен — будто ряды ясных жемчужин слова его, что на крепкую нить нанизаны...
— Верно ли мы поняли, что ни в каких других книгах, здесь ли, в нашей библиотеке или же ранее тобою читанных и изученных, ничего подобного ты никогда не встречал? — перебил император.
— Истинно, о владыка! Истинно так! — склонил голову наставник. — Ничтожный слуга не может похвастаться всезнанием, однако же долгие годы затратил он на постижение мудрости и уверенно может сказать, что гимны Хэ Ма нигде не встречал даже намеком, как песчинка маленьким. И если слуге вашему позволено будет сказать... — тут Чжан почтительно умолк в ожидании.
— Позволяем, — чуть кивнул Цинь Ши-хуан.
— Ваш ничтожный слуга убежден, совершенно убежден, что книгу сию неведомые пути судьбы доставили к нам из стран за морями. Известно, что жители тамошние отличаются и видом своеобычным, и нравами, и порядками, а уж установления, принятые в странах тамошних, заставляют лишь вздохнуть в изумлении. Про дела их нам совершенно неведомо, и книга сия, быть может, единственное о том свидетельство. И ваш ничтожный слуга вовсе не испытает удивления, узнав, что этот список — в Поднебесных землях единственный... — речь наставника текла плавно, голос звучал убедительно в своей уверенности.
— Что скажет советник? — обратился император к Гао.
— Из прозвучавших мудрых слов ваш слуга ясно понял, что убеленный сединами знаний наставник Чжан ничего об этой книге не знает и найти не сумел, — тут же ответил советник. — Прошу владыку не считать это за вину наставника, ибо в том, о чем говорит он, сокрыто зерно понимания, по разумению вашего слуги, понимания верного. Книга эта — не из наших земель, и как понять ее, постичь весьма затруднительно.
— Что же... — в раздумье кивнул Цинь Ши-хуан. — Возможно, мы обратим наши помыслы к ней позднее, когда будет завершено великое дело.
— Если владыка дозволит сказать своему ничтожному слуге еще несколько слов... — вдруг произнес наставник Чжан. Цинь Ши-хуан посмотрел на него повелительно: говори же. — Изучая эту непостижимую книгу, ваш ничтожный слуга обнаружил одно присущее ей важное свойство, о котором не смеет умолчать.
— И что за свойство открыл ты, наставник Чжан?
— Свойство этой книги таково, что если долго читать ее или иметь при себе поблизости, держать в руках или носить за пазухой, то все тревоги, коими столь богата жизнь, постепенно улетучиваются, истончаются, а под конец и вовсе рассеиваются, — заговорил Чжан. — И порукой тому — сам владыки слуга ничтожный, более при грозном виде повелителя не трепещущий, но исполненный самой глубокой заботы о делах его и преданности. Именно она и позволяет ничтожному так открыто вести в высоком присутствии столь откровенные речи, ибо ведомо слуге ничтожному, что умолчать о подобном неуместно, а сказать иными словами — недейственно.