- Шем. – Прозер приобняла Сестру. Та не среагировала. – Помнишь тот день, когда тебе наконец-то удалось оформить надо мною опеку, и ты пришла меня забирать из приюта? Я тогда изо всех сил пыталась сделать вид, что со мной всё нормально, но ты сразу поняла, что это не так.
На лице у смотрящей в пол Шем появилась с трудом сдерживаемая полуулыбка.
- Только после долгих расспросов я раскололась и призналась, что наша воспитательница во время собрания в актовом зале заметила, что я грызу ногти, вывела меня на сцену и принялась перед всей группой высмеивать. И ты после этого пошла, отыскала эту воспитательницу и, не сказав ни слова, взяла и выбила ей два передних зуба.
Шем приглушённо засмеялась, уткнувшись лицом в колени.
- Кредит, правда, пришлось потом брать, чтобы этой идиотке моральный ущерб выплатить, но признаюсь тебе честно, ни разу не пожалела, что тогда это сделала. – Сказала старшая сестра и тут же пристыдилась, что позволила себе в присутствии младшей подобное вольнословие. – Ты… Ты прости меня за это. У меня же реально из-за заявления, написанного на меня, могли тебя отнять. Я просто не мгла, не могла даже допустить мысли о том, что какая-то старая кочерга будет безнаказанно унижать мою сестрёнку и других детей, которые её даже нормально послать не могут за такое!
Сестёр от новой разлуки тогда действительно спас лишь случай: не сдержалась одна молодая воспитательница из того же приюта. На суде она выступила свидетелем и смогла не только рассказать, но и предъявить имевшиеся у неё доказательства непрофессионального поведения её коллеги относительно Прозерпины и многих других воспитанников. Благодаря этой девушке Шем и смогла отделаться лишь штрафом и ничем большим, так как её поступок был квалифицирован как «действие в состояние аффекта».
Прозер улыбнулась и прижалась к плечу Шем.
- Я помню всё, Шемми. Ты всегда была за меня горой, и я буду стоять горой за тебя. Я всегда помогу тебе, и никогда не позволю себе обременить тебя своим существованием. Тебе просто нужно расслабиться немного в отношении меня, заняться больше собой. А за Рагнарта не волнуйся. Может быть, он и ведёт себя иногда немного безответственно, но поверь, когда надо – он принимает правильное решение.
Нежно улыбнувшись, Шем обняла Прозер и, потрепав последнюю по рыжим комам, поцеловала её в макушку. Всё будет хорошо. Обязательно!
***
Томас Степсон действительно нашёлся в библиотеке. Раймонд долго угадывал момент, чтобы спросить дядю о месте её нахождения и при этом не вызвать шквал вопросов у родственника, и он представился.
Однако, достать хотя бы один сборник стихов этого человека оказалось не таким уж и простым делом. Проблема заключалась даже не в огромных масштабах самой библиотеки и не в её кардинально отличавшейся от человеческой планировке. С последним мальчик достаточно быстро разобрался. Задача оказалась почти невыполнимой из-за того, что Томаса на книжных полках вовсе не оказалось.
Только лишь одна добрая гусеница, - проживавшая в данной библиотеке вместе со своими метровыми и не менее пушистыми, чем она, сородичами, - спасла положение. Жестом она подозвала совёнка в одному из дальних шкафов в их огромном лабиринте, и, оглядевшись по сторонам, выудила из меховых «рукавов» ключ и открыла им еле заметную за стеной из разноцветных обложек дверцу. После этого немногословное насекомое залезло туда на половину и спустя минуту вылезло обратно с потрёпанным и пыльным сборником стихотворений и коротких рассказов в лапках. У Раймонда аж дыхание перехватило. Не теряя ни секунды, мальчик вцепился в сборник обеими руками, сбивчиво поблагодарил свою спасительницу и уже меньше чем через минуту погрузился в чтение на одной из «полянок» в лабиринте.
Он читал, читал… Долго читал. Стихи, как стихи. Рассказы, как рассказы. «Случай в лесу», «Как я ездил к брату», «Прокрастинация», «Дверь на чердак», «Одним звёздным днём»… Ничего из ряда вон выходящего мальчик не увидел. И чего это папа на этого Томаса так ополчился?
Пару стихотворений Раймонд даже узнал. Их с придыханием зачитывала учительница по литературе на одном из её уроков, суть которых по большей части заключалась в её монотонном чтении информации о каком-либо писателе и его произведениях. Раймонд первое время, когда учительница только-только стала вести у них уроки, ещё пытался по доброте душевной найти во всём этом хоть что-то интересное, но когда понял, что это никому не нужно - перестал даже притворяться, что слушает. Именно поэтому с того самого урока, где были зачитаны данные стихотворения, он запомнил ещё разве что только то, что учительница отзывалась об авторе не иначе как о всенародном обличителе, литературные творения которого – при всём её скептическом отношении ко всему, что связано с фантастикой, - достойны стоять в одном ряду с великими мастерами пера.