Один раз, правда, мальчик всё-таки попытался затронуть тему предстоящего таинства во время их семейного застолья. Поначалу отец долго отпирался, но потом вдруг грозно ударил по столу кулаком, вскочил на ноги и закричал, что если сын ещё хоть раз спросит про этот глупый ритуал – то он дежурным наказанием не отделается. Никакого ритуала не будет, дядя Пайморэ несёт всякую чушь и ла, ла, ла… В общем, ничего иного от папы и ожидать не следовало. А вообще – мог бы и не обижаться. Сам же свёл их общение к минимуму – чего теперь удивляется, что его отпрыск больше водится с его соправителем? Вот-вот!
Вдруг нечто похожее на смыкающиеся зубастые челюсти животного прошлось по спине совёнка и тот, дёрнувшись. Развернулся.
Перед ним стоял вездесущий Флюра – дешёвый суррогат «мужской руки», подогнанный заботливым папой с целью отладить ребёнка от Пайморэ. На деле – дотошная и надоедливая нянька.
Флюре даже говорить ничего не пришлось, мальчик прекрасно понимал, что родители ищут его и молодому наследнику здесь быть не положено.
Обождав несколько секунд, филин предпринял новую попытку ухватить мелкого сорванца когтистой лапой за шкварник и потащить за собой к краю карниза, но совёнок дёрнулся назад, выгнул спину, распушился и угрожающе зашипел на попечителя. Тот настаивать не стал. Послушно убрал лапу и стал дожидаться младшего господина.
«Правильно. Ещё будут мною тут всякие папкины подхалимы командовать» - с гордо задранным клювом, совёнок прошествовал к краю, расправил крылья и взлетел.
Бесплотное, неразумное, но видящее всё и слышащее «ничто» оказалось около каменного строения, отдалённо напоминавшего средневековый замок. Была ночь, которую освещали с неба звёзды и тысячи факелов с земли. Факелы обрамляли дорогу от деревни к капищу, близ которого уже столпилась целая туча народу в накидках из перьев и головных уборов, имитирующих голову совы. Вся остальная их одёжка выглядела, мягко говоря, нелепо, ибо представляла из себя кривую и неумелую пародию на одежду эпохи Возрождения, а также восемнадцатых-девятнадцатых веков. Так маленькая девочка, изрисовывая себя косметикой и напяливая несоразмерно большие для неё туфли, платья и шляпу, пытается походить на мать.
И тут поднялся гомон. Люди кричали, улюлюкали и тыкали пальцами в направлении освещённой факелами дорожки. По нему, в сопровождении статных спутниц в одеждах из белых перьев, облачённая в нарядные одеяния шла та самая девчушка, смущённо прятавшая ото всех взор и по-детски сжимавшая уголки губ, так и норовившие расползтись у неловкой улыбке.
Из толпы вдруг выбежал взъерошенный мужчина. Когда он попытался подбежать к девочке - его тут же схватили и попытались впихнуть за толпу, окружавшую дорогу, но он всё не унимался. Как только несчастный уже почти дотронулся до руки девочки трое огромных дитин скрутили его и повалили на замлю.
Наблюдая за тем, как процессия подходит всё ближе и ближе ко входу в капище, мужчина, захлёбиваясь слезами, начал кричать на незнакомом языке и отчаянно пытаться освободиться. Это наречие, естественно, уже давно кануло в лету, но разум каким-то непонятным образов всё-же понимал смысл этих слов. Лежащий лицом вниз человек умолял окружающих остановить всё это, кричал, что "она" не достойна такой участи и что она единственное, что у него есть.
Когда девочка стояла уже у самого порога храма, эти крики уже превратились в нечленораздельный вой, полный гнева и отчаяния.
Ворота распахнулись, являя миру почти осязаемую черноту зева священного места, и дочь человеческая, лишь на мгновение застыв в нерешительности, шагнула во мрак.
И в этот же миг всё пропало. Улюлюканье толпы, факелы, лес, горы... Всё вокруг поглотила мгла.
Как вдруг в уши впился холодящий душу визг, эхом прокатившийся по трубам каменных пещер. Он плывёт... Нет, он бежит! Да, уже бежит. Со всех лап бежит на отчаянный крик, что отражался от стен и верно направлял его к добыче. Это было похоже на укол, переросший во взрыв, словно игла впилась в самое глубокое нутро мозга и впрыснула туда горючий концентрат из адреналина, голода, нехватки воздуха, бешенства и первобытного желания догнать. Гнать, гнать, гнать как можно дольше, чтобы страхом пропиталось вся её кровь, весь воздух вокруг неё, земля под её ногами. Он большой, он устрашающий, он великий, он смертоносный, он... Он...
Мелкое тельце вжалось в тупик. На мгновение во мраке блеснули полные слёз глаза, раздался последний крик, секунду спустя он превратился в надрывный булькающий хрип и всё стихло.