Мальчик, слегка придя в себя, силился что-то сказать. Он должен был что-то сказать! Так ведь? Извиниться, оправдаться… А хотя, кому это нужно?
Широко раскрытые глаза нахмурились. Взгляд стал холодным, чёрствым, презрительным – и оттого это ещё совсем молодое существо стало ещё отчётливее напоминать кого-то знакомого.
«Ну, и иди ты» - проговорил одними губами совёнок, прежде чем безмолвно удалиться. Всё в миг поглотила тьма.
***
- Раймонд! Раймонд!
Раймонд очнулся от того, что нечто пихало его то в один бок, то в другой. Совёнок раскрыл глаза. Пред ними всё плыло, грудь жгло невыносимым жаром, в горле будто что-то застряло, не давая нормально сглотнуть.
- Раймонд! Дитя моё, ты меня слышишь?! – Рядом взволнованно кружилась бабушка в облике сипухи.
Что-то невнятно промычав, совёнок коротко кивнул и попытался приподняться, но голова тут же неистово закружилась и совёнок был вынужден вновь растянуться на траве.
- Ш-Что произошло? – Проговорил мальчик.
- Ты летел спокойно и вдруг просто обмяк и начал падать вниз, я еле подхватить тебя успела! – Раймонд бесшумно смотрел на бабушку широко раскрытыми глазами и не без изумления сам для себя подмечал, что впервые видит её такой встревоженной. – Я уже думала, что в тебя камень запустили!
- Н-Нет, нормально. Просто… - И тут в голове Раймонда всплыло всё, что он увидел в своём непродолжительном бреду, и столь же быстро в голове сложились все кусочки пазла – жжение в груди, фонарик, застрявший где-то там же, страшное видение измазанной в крови бабушки…
- Просто… - Рассеянно проговорил Раймонд, силясь придумать вразумительное оправдание. – Просто… Голова просто закружилась. Плохо стало – вот и упал. Со мной такое бывает, правда.
Раймонд растянул на лице неловкую улыбку – насколько ему это вообще позволяло обличие совы. Выглядело это, скорее всего, нелепо и даже жутко, что хорошо отразилось на выражении лицо бабушки.
Посмотрев на внука с явным недоверием, женщина помогла ему подняться.
Удержав равновесие на оказавшихся внезапно столь тонкими и слабыми ножках, Раймонд огляделся. Они находились под тенью дерева в углу одного из многочисленных дворов, и Раймонд к своему же счастью понял, что узнаёт эти места.
- Вон! Там! Там дом тёти! Полетели же скорее!
- А лететь сможешь?
- Спрашиваешь! Ещё тебя обгоню!
***
Как сказал один умный человек – «Улыбнись, и пусть все ломают голову, что у тебя на уме». Именно её Томас Степсон вспоминал каждый раз, когда ему задавали вопрос, касающийся его почти не слезающей с лица улыбке.
Хотя он и слышал, что в других странах, в отличие от Штатов, улыбка обычно означает не присутствие хорошего настроения у человека, а либо насмешку, либо нестабильное психическое состояние, но всё равно после переезда поначалу было немного трудно. Вместе с этим и простыми бытовыми вопросами на нервы то и дело капали регулярные истерики Мюриэль с её коронным «Я же говорила!». Да, она с самого начала была против длительной поездки на другой конец земли, хотя сама же неделю до этого то и дело невзначай либо же намеренно озвучивала мысль о том, что хорошо бы было как-то разнообразить их быт. Вот Томас и предложил – съездить в его родную страну. Тем более ему там совсем недавно по наследству от двоюродной бабушки перешёл загородный дом – ещё лучше, меньше забот с поиском жилья будет. Можно будет по приезде ещё и встречу с читателями организовать, устроиться работать куда-нибудь редактором чисто для досуга, да и вообще Томас очень положительно относился к смене обстановки, так как считал, что это хорошо отразится на качестве произведений. И его озабоченность этим была более чем оправдана, так как общее число продаж, а также рецензии читателей и критиков в последнее время оставляли желать лучшего.
К огромному счастью, общий эмоциональный коллапс после переезда продолжался не долго. Мюриэль быстро нашла себе какой-то кружок по интересам, где обзавелась кучей подруг, с которыми чаще всего и проводит время, а Томас вновь, как в старые добрые, с головой погрузился в работу и продвижение начинающих авторов. Последнее своеобразное хобби, к слову, и свело его с очень даже интересной особой с редким именем Прозерпина.
Именно её он и вспомнил, стоя здесь, посреди торгового зала на полпути к холодильникам с замороженными овощами. На то была причина – её молодой человек. Одетый в тёмную, явно ему не по размеру толстовку, он стоял в другом конце зала и что-то непринуждённо выбирал. Спутать его нельзя было ни с кем – таких высоченных людей достопочтенный господин Степсон в живую не видел ни разу.