- Так ты же не мог, вроде, в человеческий мир летать, так? – Голос Раймонда подрагивал. Только открыв рот, мальчик ощутил, как его лицо непроизвольно перекашивает неестественная улыбка. – Или кто меня забрал и как?
- Это… Ну, пойми правильно только – пока его, - извини меня, - жертва жива, вестник может переместиться в любою очку мироздания, где бы она не находилась, чтобы её достать.
- Так мы для тебя…
- И, видимо, это правило даже сильнее запрета Те… Что, прости?
- Так я твоя, получается, жертва?
- Да какая жертва, Раймонд! Ты всё не так понял..!
- Да всё я так понял! Ты мне скажи – тебя вообще не посетила мысль, что второй раз этот расчудесный трюк с глазами не пройдёт и ты, увидев меня, просто разорвешь меня на куски?
- Я…
- Что насчёт мамы? Когда она в детстве чуть не погибла и тебя буквально носом тыкнули в то, что влияние вот этого вот всего для неё губительно – тебе это хоть что-то сказало? Тебе это помешало общаться с ней дальше? Тебе это помешало сделать её беременной? Почему вы просто не избавились от этого?
- Ты о чём говоришь? Ты себя слышишь? Мы должны были убить тебя?
Совёнок, ничего не ответив, отвернулся. В горле стоял ком, дыхание дрожало, тело била мелкая дрожь.
- Да уж лучше так. – Он шмыгнул.- Так зачем было сжигать этот проклятый сандалик?
- Раймонд, я… Я… Я не представлял просто, что будет, если мне опять придётся отвести тебя назад и вновь расстаться с тобой. Возможно, уже навсегда.
Мальчик, сомкнув губы и сжав кулаки, напряжённо засопел.
- Я люблю тебя, понимаешь? Я не хочу без тебя жить.
- Любишь?
Раймонд приглушённо прыснул. Покачиваясь и подрагивая, шатаемый из стороны в сторону совёнок в гробовой тишине неспешно направился в сторону. Дойдя до середины каменного выступа он остановился и затих.
- Да никого ты не любишь. – Выдохнул он, будто констатируя не самую приятную, но всё же истину. – Ни меня, ни маму, ни дядю… - Он обернулся на папу с бабушкой. – Только себя одного.
Губы мальчика расплылись в широкой, болезненной улыбке умалишённого.
- Раймонд…
Мальчик сорвался с места и исчез в дверном проёме.
- Раймонд!!!
Когда бабушка с Рагнартом выглянули в коридор – мальчика и след простыл.
Всё имение было поднято на уши. Казалось бы – от сорока взрослых вестников спрятаться не так-то просто, но, тем не менее, Раймонду это удалось.
С каждой секундой в голову лезли всё новые и новые опасения, несколько служащих уже даже выскочило с фонарями на улицу, прямо в заглотившие уже всё в округе сиреневые облака. И тут, поднявшись наконец в пристройку в виде башни, бабушка, уже не надеясь ни на что, налегла на ручку двери, ведущей в кладовую. Дверца открылась на несколько сантиметров, но тут же впёрлась в какое-то препятствие. Секунда – сова поняла, что это намеренно сдвинутый с места многочисленный хлам. Ещё одна – она увидела валяющуюся на полу дублёнку из бурых перьев и серого пуха, и последняя – она разглядела худощавый силуэт около метрового окна. Мальчик, собравшись, наконец, с духом, схватился за посеребрённые ручки и рывком распахнул его.
- Раймонд! – Женщина поддалась вперёд и вскинула руку, но дверь не поддавалась. – Что ты делаешь?
Поёжившийся от прохладного воздуха совёнок обернулся.
- Я полечу, бабушка. Правда, без использования крыльев.
Раймонд, смотря в пол оборота за спину, шагнул на стоявшую близ окна табуретку.
- Раймонд, умоляю тебя, не надо!
Мальчик шагнул на подоконник и медленно развернулся к бабушке. Глаза его были стеклянные, он будто был под гипнозом.
- Послушай же! Всё хорошо! Всё не настолько ужасно! Всё можно решить по-другому!
- Как?
Выждав мгновение, он взглянул на развернувшуюся за спиной пропасть.
- А вообще – чего вы так боитесь? Облака… Ро-зо-вы-е облака! Волшебные. Глядишь – материализуется прямо под окнами какой-нибудь батут, и я мягко на него приземлюсь! А вы тут волнуетесь.
- Это не так работает! Мальчик мой, прошу тебя, слезь оттуда! Прошу тебя! Остановись!
Бабушку почти охватило отчаяние. Что делать? Звать на помощь? А если мальчик услышит и прыгнет? Ещё раз попытаться прорваться в комнату? Нет, не выйдет. Совёнок постарался, чтобы никто не смог попасть сюда так просто и прервать его – завал очень большой, а она лишь хрупкая женщина.