И в тот момент, словно услышав мысли мальчика, в груди что-то в прямом смысле потеплело и засветилось.
Нет, Раймонд. Возможно, какая-нибудь другая история и имеет подобный несуразный подтекст, но только не эта.
Тут же, буквально из неоткуда взявшаяся неведомая сила разом перевернула мальчика и в следующий миг он словно приземлился ногами на невидимый батут, навешенный над подсвеченным глубоким бассейном. Невидимая плёнка под весом совёнка, разумеется, прогнулась, из-за чего последний наполовину оказался в неком мареве, ощущения в котором резко отличалось от ощущений в бесформенном пространстве, в котором Раймонд находился до этого и продолжал находиться верхней частью тела.
От неожиданности мальчик рванулся вверх, вылетел из марева, пролетел по дуге высоко над сверкающей поверхностью, но уже через секунду вновь устремился вниз.
На большой скорости нога вновь соприкоснулась со светящейся гладью и заскользила по ней, разметая во все стороны блестящие брызги. Скользя, словно на коньках по водному катку, перепрыгивающий при заносах мальчик посмотрел по сторонам и ощутил небывалый прилив сил, а спустя секунду его привлёк странный округлый силуэт внизу.
Раймонд пригляделся и у него перехватило дыхание. Он увидел огромную и прекрасную Землю, со всеми её громадными материками, чарующими краями и бесчисленными городами, сверкавшими миллиардами точек на её поверхности. И Раймонд нёсся над этим всем, сквозь время и пространство, мимо планет и звёзд, словно маленький, но отважный спутник, рассекающий просторы бескрайнего космоса и несущий в него имя человечества.
И из всей кучи светящихся точек больше всех выделялись две.
Одна – маленький город в горах. Там тётя…
… И другая. Там… мама…
Мама. Мама. Мама. Мама…
Мальчик даже не заметил, как, словно тонущий парусник, он, не прекращая ход, погрузился в пучину.
Мама.
Всё потонуло в белом свете.
Мама.
Спустя секунду последовала острая боль, словно его с силой продавили через дуршлаг.
Мама.
Стало трудно дышать.
Мама.
Он тонет? Надо всплывать, всплывать! Всплывать? Как это? На воздухе нельзя всплывать, здесь можно только бежать!
Мама.
Он бежит. Бежит к свету, бежит к точке.
Мама.
Лёгкие начали вновь качать воздух, будто они не делали это уже лет десять.
Мама.
Ноги ощутили под собой твердь кузова грузовика. Он не был холодным, тёплым или каким-либо вообще.
Мама.
Чувства возвращались, медленно, но верно. Однако мальчик не обращал внимания. Он нёсся и нёсся вперёд, перепрыгивая, словно он ничего не весит, с машины на машину, с фуры на автобус, летящих по оживлённому ночному шоссе в центре города.
Мама.
Тело стало тяжелеть. Прыгать становилось всё труднее.
Мама!
Очередной большой грузовик. Раймонд берёт разбег, но тут в газа ударяется красный свет.
МАМА!!!
Машина резко тормозит. Мальчик падает на капот. Водитель от неожиданности заводит руль вправо и впечатывается в соседний автомобиль, в который под свист тормозов влетает ещё маршрутка вместе с троллейбусом.
Мама.
Раймонд лежит на асфальте. Везде шум; воет сигнализация, орут люди, откуда-то слышится приближающийся вой серены, но громче всей этой какофонии тонкий, режущий мозг писк в ушах. На лбу и правой щеке ощущалось что-то жидкое, во рту стоял металлический привкус.
Мальчик попытался пошевелиться. Тут же в руке стрельнула острая боль.
Мама…
Он с трудом попытался приоткрыть глаза и сфокусировать зрение. Всё плыло и двоилось, но это не помешало ему увидеть главного.
На задней, невидной части троллейбуса, из которого валом высыпались перепуганные люди, что-то засветилось особым, потусторонним светом.
Проход.
Всё существо Раймонда рвалось к нему. Почти не чувствуя адской боли, мальчик протянул разодранные руки вперёд.
- Мама!!! Мама!!! – Надрывно кричал кто-то очень близко. – Мама!!! Мама, стой!!! Мама, я здесь!!! Слышишь?! Мама!!!
Прости меня…
***
- Я, вроде бы, тебе сказала, чтобы ты не ходил на улицу сам, а дождался, когда я проснусь?
Рагнарт опустил пакеты на пол и обернулся.
Прозер, не глядя в его сторону, что-то старательно выводила кисточкой на листе акварельной бумаги, который уже совсем скоро присоединится к своим собратьям, наклеенных на малярный скотч на стену и оконную раму перед столом, на комод под ним же и даже на стул.
Она начала это делать, когда живот стал доставлять уже внушительный дискомфорт и относить разраставшуюся рисуночную флотилию в назначенное ей место в шкаф удавалось всё с большим и с большим трудом. Вариант складывать всё это на пол отпал сам собой после того, как они оба ровно по три раза каждый об эту кучу споткнулись. Именно тогда в голову Прозер пришла идея развешивать их на всевозможных вертикальных плоскостях, до которых она могла дотянуться, не вставая со стула. Ну, а что? Они теперь всегда под рукой и всегда перед носом.