Вынимая письмо из кармана, я заметил, как дрожит рука. Разорвал конверт и вытащил карточку с приглашением на мессу. На одной стороне — пурпурные сердца, на другой надпись:
Состоится месса за упокой души Джека Тейлора.
И далее:
С глубокими соболезнованиями,
Дж. М. Синг.
Дыхание перехватило, я даже подумал, что сейчас меня стошнит. Но отпустило, и я присмотрелся к конверту. Письмо было отправлено из Голуэя накануне вечером. Венок он принес сам, но гостиница круглосуточно — проходной двор.
Я снял трубку и позвонил Ридж, рассказал ей все. Она помолчала, переваривая информацию, потом заметила:
— Кто-то с вами играет.
— Bay, надо же, а я сам и не догадался. Хорошо, что сообразил позвонить вам.
— Не смейте разговаривать со мной таким тоном, Джек Тейлор.
Я отступил и попытался исправиться:
— Ну, по крайней мере, вы теперь не станете спорить, что он где-то бродит, что это не дикое совпадение.
Ридж вздохнула:
— Ну и что? Это по сути ничего не меняет. Я хочу сказать — что вы можете сделать?
— Сделать? — переспросил я. — Я могу поберечь свою гребаную спину.
И положил трубку.
Дорожка кокаина, блок сигарет, бутылка «Джеймсона», девятнадцать пинт «Гиннеса» — все это мелькало и плясало перед моими глазами. Я спустился вниз и спросил миссис Бейли, не замечала ли она кого-нибудь странного, проходящего через холл. Она недоверчиво взглянула на меня:
— Странного? Издеваетесь? Да вся страна странная. Утром заходил молодой парнишка, искал работу, так у него в бровях, языке и один Господь ведает, где еще, булавки.
Мне хотелось сбежать, отключиться от всего. Пошел в видеопрокат и набрал много всего. Парень спросил:
— Наверстываете?
— Как будто это возможно.
Вот что я посмотрел за несколько следующих дней:
«Бессонница»
«В когтях дьявола»
«Лантана»
«Донни Дарко»
«Три цвета: Синий»
несколько серий «Симпсонов».
Может быть, я слишком налег на «Симпсонов», но я прерывался на пиццу из «Домино», которую мне доставляли на регулярной основе. Наконец мозг мой получил достаточный заряд, чтобы начать функционировать. Позвонив Маргарет, я пригласил ее прогуляться по набережной. Конец февраля, с моря дует свирепый ветер, разумеется, холодно, но бодрит. Проголодавшись, мы пошли в «Галлеон», где Маргарет заказала цыпленка по-мэрилендски и «кучу чипсов» и спросила меня:
— Джек?
Я изучал меню и сказал:
— Только не пиццу.
— Я думала, ты любишь пиццу.
— Разлюбил.
Я заказал стейк и печеный картофель. Лицо Маргарет раскраснелось от ветра, глаза у нее были живые и довольные. Я заметил:
— Ты выглядишь так, будто только что услышала хорошие новости.
Она широко улыбнулась:
— Так оно и было. Я не хотела говорить тебе, пока не придет подтверждение, но у меня есть место для твоей мамы в «Кастлегате».
— «Кастлегат»?
— Это прекрасное заведение, у них огромная очередь. Там самое лучшее обслуживание. У них фантастическая репутация.
Я не знал, что ответить. Маргарет нахмурилась:
— Я что-то сделала не так? Слишком поспешила? Просто я знала, как ты беспокоишься.
Я взял ее руку:
— Я в восторге. Я чувствовал себя таким виноватым, так стыдился того, что бросил мать в той ночлежке. Спасибо от всей души.
Она просияла:
— Можно перевести твою маму немедленно.
— Я все сделаю завтра.
Когда мы вернулись домой, я любил Маргарет как будто в последний раз. Она сказала:
— Было замечательно.
Может быть, это перебор, но на самом деле стало значительно лучше. Маргарет нужно было рано вставать на работу, так что я выскользнул из постели еще до часу ночи. Она уже спала. Я коснулся ее лица кончиками пальцев, провел указательным пальцем по подбородку. Даже во сне в ней ощущалась сила.
Когда я вышел на улицу, мимо проехало такси, но я слишком хорошо себя чувствовал и решил пройтись. Меня переполняло ощущение благополучия, и я хотел им насладиться. Подходя к Ньюкасл, я краем глаза заметил припаркованный там черный фургон. Когда я поравнялся с машиной, дверь открылась, и, прежде чем я успел что-то разглядеть, я получил удар по голове.
Темнота.
Когда я пришел в себя, первым ощущением была сильная боль за глазами. Я сидел на жестком стуле, но не был привязан. Я находился в каком-то подвале, сидел в торце длинного деревянного стола. За мной стояли двое мужчин в черных капюшонах. Я посмотрел перед собой и увидел человека, сидящего за другим концом стола. За ним тоже стояли двое в капюшонах, как будто мы играли в шахматы для бедных. Вокруг стола выстроились люди в капюшонах с отверстиями для глаз, носа и рта. Одеты все были в темные повседневные одежды, но военного кроя.
Сидящий мужчина был грузным, я видел толстые запястья, пальцы как сосиски. Он свободно сложил руки, держался расслабленно. Сказал:
— А, Джек, позволь мне извиниться за способ твоей транспортировки. Удар по голове был нанесен профессионально. Немного поболит, но ничего серьезного.
Я обрел голос и проговорил:
— Рад слышать, твою мать.
Он улыбнулся, показав желтые зубы курильщика сквозь прорезь. За двумя стоящими мужчинами я заметил два металлических шеста, скрещенные на манер эмблемы. Толстяк проследил за моим взглядом и сообщил:
— Пики.
Я снова воззрился на него и спросил:
— Кто вы такие, военизированная организация?
Он засмеялся, повернулся, точно желая поделиться шуткой с друзьями, и сказал:
— Нет, но мы ведем войну.
Я вспомнил друга Джеффа, Пэта, которого подозревали в нападении на школьницу. Его арестовали, выпустили, а затем он был жестоко изуродован. Я догадался:
— Пикинеры… Господи, да вы та банда, которая едва не прикончила Пэта Янга.
Он кивнул, как будто кланяясь после удачного выступления, и это меня взбесило. Я закричал:
— Гребаные линчеватели.
И получил удар по голове. Толстяк сказал:
— Никаких ругательств, Джек. Если мы собираемся остановить ширящееся гниение, мы сами должны соблюдать стандарты во всех областях жизни.
Я потер голову:
— А стандарты устанавливаете вы, так?
Снова запятнанная никотином улыбка, затем мужчина встал, подошел к металлическим шестам и заявил:
— Остерегайся хорошей пики. В 1798 году во время восстания ими проще было пользоваться, чем мушкетом или штыком.
В голосе зазвучали гордость и восхищение. Он продолжил:
— Восставшие в основном пользовались пиками. Они особенно эффективны в ближнем бою, когда борьба идет один на один. Изначально пики были длиной шесть дюймов и заострены на конце. Рукоятка была тогда длиной примерно шесть футов, но мы позволили себе некоторые отклонения.
Я коротко рассмеялся и сказал:
— Вы не только это себе напозволяли.
В глазах толстяка вспыхнул гнев, из чего я понял, что ему не понравилось, что я его перебил. Он был из тех, кто привык, чтобы все слушали, когда он их поучает. Он кашлянул, и я расслышал свист в его груди. Он, несомненно, был заядлым курильщиком, а может, таковым и остался.
ПОРОЧНЫЙ КРУГ
Любил он выпить, И это еще слабо сказано, Потому что, по сути, В этом была вся его жизнь.