К р и ж о в е ц. Но как же Маутнер выпустит из своих рук такой экземпляр?
Л е н б а х. Да что может торговец понимать в лошадях? Прошу прощения. У него там какой-то венский архитектор проводит канализацию и выкладывает полы кафелем. Как будто в конюшне главное — архитектура! Провинциальный снобизм. А за ужином?! Сначала подали майонез, а потом — бордо!.. Мой последний погонщик, бывший унтер-офицер, понимает во сто раз больше, чем вся эта шайка, вместе взятая… Да, за восемнадцать тысяч можно сорвать первый приз. Верный выигрыш — и просто задаром. Да что такое, в сущности, восемнадцать тысяч динаров? Пустяк! Такой случай представляется один раз в жизни. Поверьте мне, доктор, как знатоку: эта кобыла сделает мировую карьеру…
Л а у р а (прерывая его). Ах, доктор, вы опять не принесли ноты Бартока для Бланки! Вы же знаете, Бланка так близко к сердцу принимает все, что касается ее нот. Пожалуйста, доктор…
К р и ж о в е ц. Ах, как неловко получилось! Слово даю, я со вчерашнего вечера об этом думал. Она мне и сама напоминала. Вот незадача! К слову сказать, мне Барток не понравился. Признаю: слишком труден. Странно, — я вам рассказывал — два года назад, в Вене, его струнный квартет меня просто обворожил. Не знаю, может быть, он в фортепиано слабее, но это так бледно! Скорее теория, чем музыка. Хотя, конечно, музыкальная основа, глубоко личная, очень сильна, она пробивается сквозь фольклор, но все же в основном мои иллюзии разрушены. Если вашей Бланке так необходим ее Барток, я могу его отослать хоть сию минуту — позвоню Стефану, а он ей принесет. (Хочет пройти к телефону.)
Л а у р а. Что вы, это вовсе не так срочно. Не спешите…
К р и ж о в е ц. Ну, как скажете. В конце концов, Барток не пробыл у меня и трех недель. Завтра я уж наверняка не забуду. Не люблю, когда с такой педантичностью требуют вернуть взятые на время вещи! В конце концов, когда нас уже не будет на свете, по нашим нотам будут ведь играть чужие, незнакомые нам музыканты… Что это у вас за картины, Лаура? Имитация Каналетто?{2} Совсем недурно. Особенно вот та, вторая. Более того, превосходно! (Разглядывает две картины в золотых рамах, прислоненные к серванту.)
Л а у р а. Да, школа Каналетто, но без подписи. Это Сидика принесла и просила выставить — из собрания гофрата{3} Фирмина. Обе картины продаются за шестнадцать тысяч. Мне они тоже очень нравятся, особенно вторая.
К р и ж о в е ц. А, из коллекции Сен-Фирмина? Эта наверняка картины еще его деда. Превосходная вещь! И недорого. Если говорить серьезно, почти даром… Да, восемнадцатый век. Ясно и без объяснений. Взгляните только на эту перспективу, как она геометрически точна. Да, это была живопись! Ну, еще Бидермайер с его портретами — до шестидесятых — семидесятых годов. И, пожалуй, импрессионисты. Но то, что было после них! И то, что сегодня! Кошмар! В прошлом году в Берлине, на художественной выставке, я видел разбитые бутылки, оклеенные наждаком, плюс усы и борода из настоящих волос — это называлось «автопортрет»! Чудовищно!
Л е н б а х. Извините, дорогой доктор, весьма сожалею, но я плохо разбираюсь в живописи, и, кроме того, обстоятельства меня вынуждают…
К р и ж о в е ц. О, господин подполковник, пожалуйста, разумеется, мне очень жаль, надеюсь, что не помешал, простите…
Л е н б а х. Я, как вам известно, всего лишь шталмейстер. Мне необходимо заскочить к поставщику кормов. Извините, мне очень жаль, что я вынужден вас покинуть. До свидания. Я как раз собирался уходить. До свидания. (Последние слова произносит в повышенно-нервном тоне. Вежливо, но холодно пожимает руку Крижовцу и, кивнув головой Лауре, уходит.)
Пауза.
После ухода Ленбаха тон беседы Лауры и Крижовца меняется — вместо подчеркнуто официального появляется интимный и непосредственный.
К р и ж о в е ц. Что это с ним?
Л а у р а. Ничего! А что с ним может быть? Конечно, опять устроил сцену. Ему нужны деньги.
К р и ж о в е ц. Карты?
Л а у р а. Вероятно. Снова какое-то честное слово до семи часов. Требует две тысячи, иначе он застрелится.
К р и ж о в е ц. Да, тяжелый случай. Мне его, собственно, очень жаль. Он одержим манией преследований и унижений. Своего рода литературная идея фикс на ложной основе. Его, конечно, добила тюрьма. Но, говоря серьезно, все, что с ним произошло, отнюдь не игрушки. Де-факто: он провел в заключении почти три года…