— Что ж делать, бедный мой друг, — ты должен радоваться, что она наконец успокоилась.
— И я радуюсь, — сказал Тифф, — но я сам хотел бы быть там же; но только нельзя, — я должен позаботиться о детях.
— Теперь, старик, — сказала Нина, — мы должны оставить тебя; Гарри позаботится о гробе для твоей госпожи; — в день похорон мы приедем проводить её.
— Да благословит вас Небо, мисс Гордон! С вашей стороны это очень милостиво. Я сокрушался, думая, что никто-то не заботится о моей госпоже! Вы очень добры, очень! — Потом, подойдя к ней поближе и понизив голос, продолжал, — я хочу поговорить с вами на счёт траура, мисс Нина: сам он не подумает, — а между тем у него нет порядочного пальтишка. Но, ведь мисисс была из фамилии Пейтон, я сам Пейтон тоже. Весьма естественно, мне хочется, чтоб всё было прилично; — не он будет отвечать за это, а я. Я снял ленты с чепчика мисс Фанни, и сделал всё, что только можно; убрал его чёрным крепом, который привезла с собой Мили, сделал чёрный бант на шляпку мастера Тедди; хотел бы сделать и для себя такой же бант, но крепу оказалось недостаточно. А вы знаете, мисс Нина, слуги старинных фамилий всегда носят траур. — Неугодно ли, мисс, взглянуть на моё рукоделье! Это чепчик для мисс Фанни. Сделано не мастерски, я это знаю; но ведь и то сказать, я не был в ученье в модном магазине.
— Ну что же, — это очень не дурно, дядя Тифф.
— Мисс Нина! Нельзя ли приказать поправить немного.
— Сделай одолжение, пришли ко мне и я сделаю сама что нужно.
— Да благословит вас Небо, мисс Гордон! Только этого я и желал; но попросить вас боялся. Я ведь знаю, молоденькие барышни не любят заниматься трауром.
— Нет, Тифф! Я не имею этого страха; положи всё в телегу, и пусть Мили привезёт ко мне.
Сказав это, Нина повернулась и вышла из двери, у которой Гарри держал лошадей. Посторонний человек заметил бы, что Гарри, быстрым проницательным взглядом, устремлённым на Клейтона, старался определить степень вероятности, до которой последний мог сделаться посредником в его собственной упасти, распорядителем всего, что было дорого ему в жизни. Что касается до Нины, то сцена, которой она была свидетельницей, произвела на неё такое впечатление, что она почти не замечала присутствия Клейтона, тогда как за день, в маленькой головке её роилась тысяча кокетливых любезностей, которыми она намеревалась приукрасить встречу со своим обожателем. Она поставила свою маленькую ножку на его ладонь, и позволила ему приподнять себя на седло, как бы вовсе не замечая этой услужливости; только лёгким, серьёзным, грациозным наклонением головы, она поблагодарила его за эту услужливость. Главная причина влияния, которое Клейтон приобрёл над Ниной, заключалась в том, что его натура, спокойная, созерцательная, всегда доставляла Нине полную свободу следовать переменчивым наклонностям её собственной натуры. Человек с другим характером, в эту минуту старался бы вывести её из задумчивости, сделал бы замечание на счёт её рассеянности, или стал бы шутить над её молчанием; но Клейтон только сел на лошадь и молча поехал подле неё, между тем как Гарри, опередив их обоих, скрылся вскоре из виду.
Глава XI.
Женихи
Клейтон и Нина ехали молча до тех пор, пока из под ног их лошадей, снова послышались брызги, выбрасываемые из прохладного светлого источника. Нина задержала свою лошадь, и, указав на сосновый лес, на источник, в который гляделись наклонившиеся деревья, сказала: "Тс! Слушайте!" Они остановились и слышали несмолкаемый, непонятный говор столетних сосен, журчанье ручья, отдалённое карканье ворон, и близкий стук дятла, долбившего ветку.
— Как всё прекрасно! — сказала Нина. — Жаль, что люди умирают! Я в первый раз увидела покойника, и вы не знаете, какое грустное впечатление произвело это на меня. Только подумаешь, что эта бедная женщина была такою же девушкой как я, столько же исполнена была жизни, и думала о смерти не более моего, только подумаешь об этом и на душе становится грустно, тяжело! Зачем же в мире создано всё так прекрасно, если мы, вместо того, чтоб любоваться этим созданием, должны умирать!
— Не забудьте, что вы говорили старику, мисс Нина. Быть может, покойница любуется теперь более прекрасными предметами.
— В небесах! Да. Но было бы нужно знать побольше об этой неведомой стране, чтоб она казалась нам заманчивее и прекраснее здешнего мира. Что до меня, мне кажется, я бы вечно оставалась здесь: мне так нравится здешняя жизнь, я нахожу в ней столько наслаждения! Я не могу забыть как холодна рука покойницы; ничего подобного я не ощущала.
Клейтон в свою очередь ничего подобного не замечал в настроении духа Нины, при всём разнообразии этих настроений. Он приписывал эту особенность временному впечатлению. Тронув лошадей и повернув на лесную тропинку, они поехали по прежнему молча.
— Знаете ли, — сказала Нина, после некоторого молчания, — жить в Нью-Йорке и жить здесь, величайшая разница! Здесь всё так разнообразно, так дико и так очаровательно! Никогда ещё ничего я не видела уединеннее и пустыннее этих лесов. Здесь вы проедете целые мили, и ничего не услышите, кроме невнятного говора сосен, который мы слышали сию минуту! Наш дом (вы ещё в нём ни разу не были) стоит совершенно одиноко, в нескольких милях от других домов. Я так долго жила в более людной и шумной стороне, что теперь он кажется мне очень странным. Я не могу ещё привыкнуть к этому пустынному виду. Я становлюсь от него и серьёзнее и печальнее. Не знаю, понравится ли вам вид нашего жилища. Многое приходит в ветхость; впрочем, есть и такие предметы, которые никогда не ветшают; папа наш очень любил деревья и кустарники, и от-того у нас их гораздо более обыкновенного. Вы любите деревья?
— Да; я могу назвать себя древопоклонником. Я не могу уважать того человек, который не имеет уважения к живому дереву. Единственный похвальный поступок, сделанный Ксерксом, состоит в том, что он, будучи восхищён красотою явора (белого клёна), повесил на него золотые цепи. Это допускает идею о существовании поэзии в варварстве того времени.
— О! — сказала Нина. — Помнится, я что-то учила о нём в этой скучной, несносной истории, но ничего подобного не читала. К чему же он повесил на клён золотые цепи?
— Лучшего он ничего не мог придумать к выражению своего восторга.
— Знаете ли что? — сказала Нина, внезапно сдерживая лошадь, — я никогда не могла сродниться с мыслью, что эти люди, о которых мы читаем в историях, жили когда-то и, подобно нам, чувствовали. Мы учили уроки, заучивали трудные имена и события, в которых с одной стороны было убито сорок тысяч, с другой пятьдесят; за то и знаем теперь не больше того, знали бы, вовсе не уча истории. Так обыкновенно учились мы в пансионе, кроме прилежных, которые хотели быть учёными или сделаться гувернантками.
— Воображаю, как интересна должна быть история в подобном изложении, — сказал Клейтон, смеясь.
— И опять как странно, — сказала Нина, — что эти люди, о которых мы читали, быть может живут и теперь, делают что-нибудь где-нибудь! Я бы хотела угадать, где они теперь, например, этот Ксеркс, Александр и другие. Они были так полны жизни, приводили в своё время в движение народы и неужели с тех пор оставались без всякого действия. Почём знать, быть может, тот же Ксеркс посматривает теперь и любуется нашими деревьями. Но вот и начало земли нашей плантации. Вот это изгородь из остролиста, посаженного моей матерью. Она путешествовала по Англии, и ей до такой степени понравились живые изгороди, что, приехав домой, она непременно хотела употребить для этого наш американский остролист: и вот, как видите, желание исполнилось; она вывезла кусты этого растения из леса и рассадила их. Остролист, как видите, разросся и даже одичал, потому что в течение нескольких лет его не подстригали. Вот эта дубовая аллея насажена моим дедом.
При этих словах, широкие ворота, ведущие в сад, распахнулись, и молодые люди помчались под тенью свода из дубовых ветвей; серый мох густым слоем покрывал каждое дерево, и хотя солнце было ещё высоко, по в аллее было темно, и шелест листьев, доказывавший присутствие лёгкого ветра, навевал на всадников влажную, отрадную прохладу. При самом въезде в аллею, Клейтон снял шляпу, как это делал он в чужих краях перед храмами.
— Вы приветствуете Канему! — сказала Нина, подъехав к Клейтону и простодушно посмотрев ему в лицо.
Полувеличественный, полудетский вид, с которым она сказала эти слова, Клейтон выдержал с серьёзной улыбкой, и, кланяясь, отвечал ей:
— Благодарю вас, мисс Нина.
— Вам может быть не нравится, что вы приехали сюда, — прибавила она серьёзным тоном. — Что вы хотите этим сказать? — спросил Клейтон.