Шины пронзительно завизжали, когда «пежо» сделал крутой поворот направо. Боуман подъехал к Сес–силь, остановил машину и выскочил из нее, оставив двигатель работающим. Она подбежала к нему и подтолкнула свой чемодан.
— Скорее, — почти зло сказала она, передав ему чемодан. — Разве ты не слышишь, они уже близко?
— Слышу, — сказал Боуман спокойно. — Я думаю, что у нас в запасе есть время.
Действительно, у них было еще немного времени.
Они услышали шум двигателя, работающего на первой передаче, — шум, ослабевающий в связи с тем, что машина резко затормозила перед поворотом. Внезапно она появилась; было видно, что она почти не поддается управлению на поворотах. Кзерда отчаянно крутил руль, но казалось, что передние колеса вертятся самостоятельно. Боуман с интересом наблюдал, как джип перелетел через обочину дороги, срубил молодое деревце и опрокинулся с впечатляющим грохотом.
— То–то! — сказал Боуман Сессиль. — Ты когда–нибудь видела такое безалаберное вождение?
Он пересек дорогу и оглянулся. Джип, колеса которого все еще вращались, лежал на боку, а трое цыган, явно расставшихся с автомобилем раньше, чем тот перевернулся, распластались на расстоянии пятнадцати футов от него. Боуман наблюдал, как они с трудом поднялись на ноги. Ференца, конечно, среди них не было. Боуман услышал, как к нему подошла Сессиль.
— Это твоя работа, — с осуждением сказала она. — Ты вывел из строя их джип.
— Я не сделал ничего особенного, — нехотя ответил он. — Только спустил шины.
— Но ты же рисковал жизнью этих людей! Джип мог бы упасть на них сверху и раздавить насмерть!
— Не всегда возможно организовать все так, как хотелось бы, — с сожалением ответил Боуман. Сессиль наградила его взглядом, достойным доктора Криппена, после того как его привели в суд, поэтому он сменил тон: — Ты не выглядишь слабоумной, Сессиль, и не заводи дурацких разговоров. Если ты думаешь, что наши три друга наслаждались здесь ночной прогулкой на свежем воздухе, то почему бы тебе не пойти и не поинтересоваться, как они себя чувствуют?
Она повернулась и, ни слова не говоря, пошла к машине. Он последовал за ней, и они поехали, сердитые друг на друга. Через минуту Боуман снизил скорость и припарковал машину на небольшом, лишенном растительности пятачке справа от дороги. Через лобовое стекло они видели отвесные известняковые скалы с бесчисленными квадратными отверстиями: они были сделаны рукой человека и наполнены непроницаемой мглой; в глубине их располагались невидимые пещеры.
— Ты что, собираешься остановиться здесь? — чужим голосом спросила Сессиль.
Боуман заглушил двигатель и поставил машину на ручной тормоз.
— Я уже остановился.
— Но они найдут нас! — В ее голосе звучало отчаяние. — Непременно найдут. В любую минуту.
— Нет. Если они вообще еще в состоянии соображать после того, как попали в небольшую аварию, то подумают, что мы уже на полпути к Авигнону. Кроме того, им необходимо некоторое время, чтобы прийти в себя и снова захотеть вести машину при лунном свете.
Они вышли из машины и взглянули на входы в пещеры. Дурное предчувствие охватило их: здесь было что–то зловещее, пугающее, ужас, который вселяло это место, не поддавался определению. Это было по–настоящему страшное место, и Боуман в душе согласился с той оценкой, что дал ему полицейский в отеле. Он ни на минуту не сомневался в том, что человек, родившийся в Ле Боу и выросший здесь под влиянием древних суеверий и предрассудков, не осмелится войти туда в ночное время. Ни один здравомыслящий человек не рискнул бы войти туда после захода солнца, у Боумана тоже не возникло желания идти туда. Но это был его долг.